Начался рассвет. Впереди в блеклых сумерках показалась окраина деревни. Подойти, постучаться в первый же дом, чтобы дал<и переодеться? А вдруг здесь немцы? А вдруг предатель?! На душе гадко. Нервы напряжены до предела. Плохо то, что чувствовал себя беззащитным.
Был бы пистолет! О плене он боялся и думать. Плен - это хуже смерти! И переодеться надо скорей, - уже светает. Постучать? А вдруг!..
Переборол себя, выбрал дом с резным крыльцом, с витиеватыми балясинами. Высокий забор из каменных плит, ворота. Подошел к закрытой ставне, поднял руку, чтобы постучать, и... не смог. Какой-то внутренний голос, твердый и уверенный, оказал: "Не стучи!"
Отошел, опасливо оглядываясь. Нет уж, лучше переждать, может, кто пойдет или поедет. Отошел в поле, к обочине дороги, снял комбинезон, лег в канаву и накрылся. Комбинезон цвета хаки, вое ж маскировка на всякий случай!
Лежит, ждет. Ноги болят. Сыро. Холодно. На душе кошки скребут. Страшно. Плен - хуже смерти!..
И уже совсем почти рассвело. Вдруг слышит - телега стучит, лошадь фыркает, и двое громко разговаривают по-армянски, а ругаются по-русски. Выходить или не выходить? А вдруг это вовсе и не армяне, а румыны? Прислушался. Нет, точно, армяне! Пошарил рукой по обочине канавы, подобрал на всякий случай плоский обломок песчаника, сунул в карман: все же!
Подождал, когда подъедут, и поднялся во весь рост. Лошадь, испуганно фыркнув, мотнула головой и стала, кося настороженным глазом. Двое в арбе, оборвав разговор, уставились на Анатолия. А тот - (правая рука в кармане (пусть думают, что там пистолет!), вихрастый, босой, на небритых щеках мальчишеский пушок, строго сощурив глаза, сказал:
- Здравствуйте!
Старший, круглолицый армянин, брони вразлет, широко улыбнувшись, ответил с заметным акцентом:
- Здравствуй.
Младший, тоже армянин, лет семнадцати парнишка, повторив скороговоркой "здрасте", уставился большущими глазищами на новоявленное чудо.
- Вы советские люди? - спросил Алексеев.
- Ну конечно, советские! - ответили оба. - А что, тебя обили, что ли?
- Сбили.
- А-а-а, - оказал старший. - Вас тут немцы ищут. Дали вы им здорово!
Восхищенный парнишка проворно скинул с себя телогрейку:
- Нате, оденьтесь.
- Спасибо. - Алексеев надел телогрейку. - Штаны бы еще...
- Будут штаны, - сказал старший. - Все будет. Садись.
Алексеев оказал, забираясь в арбу:
- Там комбинезон лежит в канаве, возьмите. Старший помедлил.
- Комбинезон? Да, надо взять. Улика. Немцы найдут, будут знать, оде искать. - И парнишке: - Вазген, сбегай!
Комбинезон уложили под сено. Вазген, не опуская с Анатолия восхищенного взгляда, сел рядом.
Старший тронул лошадь.
- Мы спрячем тебя, дорогой, ни один черт не разыщет. Сейчас ты у нас переоденешься, а потом документы тебе справим. Моя племянница Изабелла у немцев в комендатуре переводчицей работает.
Алексеев схватился за вожжи:
- Стой! Не поеду я с вами!
Вазген тронул Анатолия за плечо. Прикосновение было ласковое и убеждающее:
- Не надо бояться, мы советские люди! Корюн - это мой старший брат, и он хороший человек. Не бойся!
- Не бойся, - подтвердил Корюн. - Не выдадим. - И тронул вожжами лошадь. Скажу тебе больше: я - бригадир, а наш дядя - староста сельской управы, и половину моего дома занимают немцы из комендатуры. Так что знай, куда мы тебя привезем. Но верь. И не бойся.
Ох, муторно было у Анатолия на душе, пока проезжали деревню. И варилось, и не варилось. Самое скверное, конечно, было то, что он безоружен. Был бы пистолет!.. Наступило утро. Розовое, тихое. Проехав село, они снова очутились в степи. Анатолий удивился. О Крыме он имел совсем другое представление: думал, что горы да снежные вершины, а тут вон, голая степь...
Навстречу промчались три мотоцикла. За рулем и в коляске немцы в угловатых касках, с автоматами на груди. Проезжая, они дружески кивнули К органу.
- Из комендатуры, - оказал Корюн, понукая лошадь. - Наверное, поехали тебя искать.
Алексеев передернул плечами: страшно. Плен - хуже смерти!
Впереди показался полуразваленный сарай с оголенными ребрами крыши, груды мусора, битого кирпича, заросшего полынью. Что-то знакомое, будто он был уже здесь... Ах да - это во сне! Мусор, битый кирпич... А дальше окраина села. Нет, не поедет он дальше! Спрячется здесь...
- Все! - сказал Анатолий, натягивая вожжи. - Тпр-р-ру-у! - Лошадь остановилась. - Дальше я не поеду. Здесь пережду. В сарае.
У братьев обиженно округлились глаза:
- Да что ты, не веришь? Чего боишься? Уже дома почти!
- Нет, - твердо оказал Анатолий, слезая с арбы. - Не поеду! Тут подожду. А вы, если можно, принесите мне переодеться и поесть.
Братья затараторилии армянском.
"Продают!" - подумал Анатолий, остро ощущая свою беспомощность.
- Извини, - сказал Корюн. - Мы обсуждали, как нам быть. - Ладно, оставайся, может, так и лучше. Мы принесем тебе, что надо. Жди. - И уехали.
Алексеев, пригнувшись, перебежал к развалинам, от которых остро пахло отхожим местом. Под йогами шуршали бумажки с немецким шрифтом. Гм! Не очень-то удачное место он выбрал. Судя по всему, сюда заглядывают проезжие немцы. Но отсюда был хороший обзор, а спрятаться можно на уцелевшей части чердака. Он так и сделал. И едва забрался, зашумела машина. Подъехала, остановилась. Человек двадцать немцев попрыгали из кузова и побежали к сараю, на ходу расстегивая пояса. Тараторили, смеялись.
Алексеева душила ярость. "Гранатку бы вам или очередь из пулемета!" подумал он.
Уехали немцы, и снова тихо. Жужжат мухи и кузнечики в траве: тр-р-р! тр-р-р!.. Сильно клонило ко сну.
Разбудил чей-то шепот:
- Летчик! Эй, летчик! Где ты?..
Осторожно выглянул из-за укрытия. Корюн. Стоит с кошелкой в руках, удивленно оглядывается.
- Здесь я! - шепотом ответил Алексеев и спустился.
В кошелке было полное обмундирование немецкого солдата: кепка с высокой тульей, ботинки, штаны и старый обтрепанный френч. Тут же, в бумажном пакете вареная курица и лаваш.
Алексеев переоделся и, туго скрутив свой штаны и гимнастерку, посмотрел на Корюна.
- Спрячем тут, - сказал Корюн. - Опасная улика. Выкопали яму в груде кирпича, уложили, засыпали, забросали соломой.
- Вот теперь хорошо! - сказал Корюн. - Ешь, время-то к вечеру. И знаешь, как хорошо, что ты не поехал с нами! К нам немцев приехало - полный двор. На мотоциклах. Злые за вчерашнюю бомбежку. Ищут сбитый экипаж.
Алексеев расправлялся с курицей. На душе у него полегчало, и уже загорелась надежда, что все обойдется и он сумеет пробраться к своим, через линию фронта.
Посидели до темноты, грызя семечки, которыми запасся Корюн, а когда стемнело, пошли. Деревню обогнул ли стороной и очутились опять у каких-то развалин. Сели за грудой кирпича. Скоро под чьими-то шагами захрустел строительный мусор. Алексеев вскочил, готовый бежать, но Корюн его успокоил:
- Не бойся, это наш, - и тихо свистнул.
Из темноты вышел высокий человек в каракулевой
шапке, сказал с армянским акцентом:
- Гдэ тут лодчик, которого сбилы?
Корюн толкнул локтем Алексеева:
- Знакомься, это мой дядя - староста управы.
- Ну вот что, - сказал Староста. - Чего тут сидэт, ай да ко мне.
Алексеев уперся:
- Нет, я не пойду, я тут пересижу...
- Э-э-э, - рассердился староста. - Так нэ подот! Чи-во боишься? Если б ми хотел тебя предать - давно бы это сдэлал, а? Аида! Слова его звучали убедительно, и Алексеев пошел.
Анатолия ждали. В просторной горнице уже стоял чаи с горячей водой и корыто. Такое внимание тронуло ? Алексеева, и он окончательно успокоился. Искупался с наслаждением, промыл израненные ноги, а когда оделся и вышел в зал, там на столе дымилась лапша с курицей. Хозяева не досаждали, оставив его одного. Лишь только когда он поел, в комнату, вежливо здороваясь с порога, А вошли человек двенадцать мужчин, все пожилого возраста. Уселись тихо вокруг стола, все армяне, все с морщинистыми лицами и грубыми руками хлеборобов.