— Не выдохлась перечислять, подруга? У меня бы язык отсох…
— Представь себе, Лизка! Ты домашняя, в халатике и с бутыльком караулишь бабаек возле кроватки с беззубым кульком, и забываешь, чего мудрого такого в институте? Стоишь за плитой, уставившись в ящик, и заодно передергиваешь, когда твой муженек задерживается. Сама знаешь где, не мне тебе объяснять, в какой среде ты крутишься!
— Софа! Ничего не перепутала? Раз так, то ты недалеко от меня ушла. Возможно, что мой брат — не подарок с красной лентой, и тебе не на кого спустить всех собак, но… и я сама разберусь, куда упадёт мой диплом! Было бы желание…
— Признаешь, что упадёт? А Кос обеспечит твое безоблачное будущее. Далеко пойдет! И думать забудешь и про Маркса, и про Энгельса. Не из детской кухни ж тебе курсовик строчить?
Лиза легко качает головой, кривя розовые губы в насмешливой ужимке. Ей не больно от услышанного. Она давно и наверняка знает, куда ведут кривые дорожки близких ей людей, и что она никогда не пойдет против их воли. Софке легче. Хотя бы потому, что она не так давно знает Витю, Лизу и ей проще вырвать себя из их реальности. Проще… Но не без корня, и не без крови.
— Соф, может быть, ты никогда не поймешь меня, но — это моя жизнь! Моя, которую я выбрала. И если, по-твоему, моя функция сводится к «принеси, подай», то, наверное, ты не понимаешь, что я нашла в Космосе! Андестенд? Ты хочешь поговорить ещё? Я готова, но осторожнее на поворотах…
— До твоих идеалов мне как до китайской пасхи. Так или иначе, но всё решено. Правда?
— Пара к концу идёт, торопись! Решено или не решено, разберёмся! Но перед тем, как упрекать меня за то, во что ты ввязалась, раскинь своим житейским умом, Софа, и заруби — не лезь на амбразуру, которую не потянешь…
За скорыми мыслями сверкали справедливые лучи истины, но вскорости Голикова осознает, что амбразуру не вытянешь, если она и сама неохотно тянет к тебе руки. Манит, думая, что увлекает своей неуловимостью, а на деле лишь оставляет запоздалые разочарования и дым от сигарет из полупустой пачки. Софу не устраивал такой расклад, и, уйдя первой, она верила, что не прогадала.
Как оказалось, сердце не обмануло.
Лиза не зря пыталась предупредить, но Софа, пользуясь ветром в голове и безумной влюбленностью, не верила лучшей подруге. От обиды нажелала космической сумасбродке превращение в кукующую дома клушу, но Холмогорова, привыкнув идти к своей цели прямо, не оправдала ожиданий Софки. Хотела успеть всегда и везде, и вдали от Лизы, Софа искренне надеялась, что у голубоглазой всё-таки получится выстоять. Да и был ли у жены Космоса другой вариант?!..
Софа никому не наврёт, если скажет, что все довольны, здоровы и счастливы. Вопреки странному времени, разрушившему целую страну и воспевшему обманчивые идеалы, никто не жаловался, а ощущал жизнь такой, какой она представляется. Держа Ника за руку, Милославская чувствует, что дышит чистыми лёгкими и по-новому научилась любить. Вчерашний день остался там, где ему самое место, где-то на задворках насмешницы-памяти. Появляются дети, которым уготована совсем другая дорога, освещаемая всеми цветами радуги.
Значит, порядок не нарушен. Солнце не упало!
Но ныне трёх подруг, которые никогда не думали разлучаться, соединяют нечастые звонки и старые фотографии, которые Софа не решится пересмотреть при муже. Не из-за того, что Никита не поймет внезапных порывов, а потому что существовали мгновения, которые хотелось разделить лишь с памятью. Черно-белые снимки слишком сокровенные, светлые и лучезарные, несмотря на поверхностную однообразность. Они веют неисчезающим апрелем. А юношеская компания, запечатленная на снимках, покажется Милославской почти нереальной, как и плавный баритон, напевающий ей о личном, но в то же время обращающийся ко всем и каждому:
Не утешайте меня, мне слова не нужны.
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны.
Вдруг там меж сосен краснеет кусочек огня,
А у огня ожидают, представьте, меня…
Увы!..
Софка больше ничем не могла ответить знакомому вкрадчивому голосу, как бы заманчиво и любовно не лилась песня. Огонь растворился в чужом небе, бойкого ручья не сыскать и янтарных сосен в Копенгагене не водится. Но он навсегда останется для неё близким и сокровенным, пусть теперь и не родным…
Не своим.
========== 93-й. Франкфурт-на-Майне ==========
Комментарий к 93-й. Франкфурт-на-Майне
Если есть глава о Софе, то нужна и глава о Вите.
Сочинялось по следам 91-го года в “Алмазах”, а также двух замечательных композиций советского периода:
— Александр Барыкин — Аэропорт
— Юрий Визбор — Милая моя
https://vk.com/wall-171666652_1022
Космос/Лиза вернётся в следующей главе:)
Пчёлкин почти не помнил, как собирался во Франкфурт-на-Майне. Походный чемоданчик для командировок по традиции стоял наготове, терпеливо дожидаясь хозяина, а суетливые речи матери и сжатые приветы сестры смешались в огромный ком не самой полезной для ушей и мозга информации. Что они там забыли рассказать? Про список лекарств для отца он помнил, потому что знал его наизусть, допытывая кардиологов о лучших средствах профилактики гипертонии. За здоровьем нужно следить!
Про прочие подарки из-за бугра Витю и спрашивать не надо. Красиво жить не запретишь, истина сомнению не подвергалась, а Пчёле не жаль никаких денег ради комфорта самых близких людей. Хоть Кос неоднократно жаловался, что презенты для Арьки занимают большую половину квартиры. А про навороченный самокат, с которого мелкая колючка чуть не навернулась, Витя уже не упоминал. Вот если бы его в детстве кто-то так осчастливил!
Но не время для дум о том, что в стародавние дни не сбылось у кудрявого мальца Витьки. Всё удалось наверстать, получая от жизни больше, чем, казалось бы, могло ему полагаться. Уютный кабинет в презентабельном офисе, растущие капиталы и уважение в нужной среде. Они достигли этого вместе всего за каких-то два с небольшим года, но Пчёла амбициозно смотрел вперед, понимая, что на достигнутом уровне профессиональной активности, останавливаться не следует.
Быстрее, выше, сильнее! Витя искренне верил, что птица головокружений от успехов не отвернётся от него и друзей, как бы ныне не здравствующие не пророчили обратное.
Ему, в частности.
— Что ты, отморозок, рот мне затыкаешь? Двадцать лет — ума нет! Обрядился! Цепи, кольца, кобура из кожи! А я знаю, как вы все такие устраиваетесь, знаю! И как загибаетесь потом! Чего, сынок, думаешь, что тебе повезёт? Лопатами грести будешь? Кто же с тобой спорит! Но не всегда музычка твоя босяцкая будет играть, не всегда! Запомни мои слова, не забывай…
Приплыли! Привидится, зараза, в полусонном состоянии, когда лоб
и глаза накрыты ладонью. Да и в полёте к немчуре проклятой! Думать надо об условиях контракта о сотрудничестве с Kreditanstalt für Wiederauf, а не о том, какие нервные окончания страдают. Тьфу ты! Плюнул через плечо и забыл. Забыл!
Тем более, что полёт нормальный, а веком приписан скоростной режим.
Слова из знаменитой песни отлично подходили к кочевому существованию Виктора Пчёлкина. Когда-то он грезил поездками в капстраны, прикидывая, какими благами мира смог бы там затариться. Но после того, как железный занавес рухнул и рэкет средней руки сменился целым «Курс-Инвестом», Витя быстро привык к тому, что с завидной регулярностью пересекал воздушную границу. Дорожил каждым часом, летал птицей и скучал по высоте. Стены родительского дома заменили аэропорты, а человеческое присутствие, ранее необходимое, давно искоренили ни к чему не обязывающие связи.
Если признаться, то Пчёла давно не считал, сколько государств он успел посетить. Бронировать билеты секретари не устанут — работа не пыльная и хорошо оплачиваемая в сравнении с другими организациями и точками Москвы. А Пчёлкин, бороздя просторы, не только для собственного кругозора старается. Частые перелёты за неудобство не считались, и не умел Витя бездействовать. Свойство натуры.