Он рассказывал ей все: о страшных годах, прожитых в детском доме; о юности, когда вел не совсем правомерный образ жизни; о музыке, что стала смыслом всего. Он рассказывал, а она слушала и принимала. Не шутила, не брезговала, а именно принимала. Разделяла его одиночество с ним. А нам всем только это и нужно — делить хоть с кем-то свое одиночество…
— У нее послезавтра день рождение, — выдохнул вместе с дымом Ник, опираясь на балконные перила.
Внизу все еще гуляла вечеринка. Если подключить воображение, то можно было легко представить, что все это глупый спектакль. Придурковатый фарс, где ты лишь зритель. А фантомная боль в сердце — так это всего лишь переживания за судьбу главных героев.
Однако, здесь была жизнь и сердце болело по-настоящему.
— Хочешь завернуть меня в оберточную бумагу и прицепить бант? — ехидно поинтересовался Лекс. Ярость, насытившись, исчезла, и присутствие драммера поблизости больше не вызывало навязчивого желания съездить тому по роже.
— Там будет её отец. Это шанс, — серьезно заметил Ник, наблюдая за танцующей на подиуме Снежей. Девушка заметила их. Улыбнулась — нежно и искренне, приветливо махнув рукой.
Ник тоже улыбнулся, повторив её жест. Марков же сделал вид, что ничего не заметил.
— Ты реально хочешь этого?! — Лекс повернул голову, вглядываясь в его лицо. — Ты же на нее запал! — он кивнул в сторону девушки.
Ник выпустил в ночь струйку дыма, продолжая разглядывать танцпол. Хотя, никого кроме нее, он сейчас не видел. Глаза жадно выхватывали каждый жест, движение, взмах волос, что, казалось, тоже танцевали. Сердце в груди заныло еще больше — парень отвернулся, встречая понимающий взгляд голубых глаз.
— Влюбился, — озвучил свой диагноз Марков.
— Группа дороже.
— Думаешь, сработает? — хмыкнул Лекс, отворачиваясь от слишком глубокого взгляда. Сейчас Ник действительно выглядел на свой возраст, а может, даже старше…
— Не знаю, — тот пожал плечами. — По крайней мере, мы ничего не теряем.
— Ничего не теряем, — повторил за ним Марков, сбрасывая входящий вызов от Риты. Он уже её терял и прекрасно знал об этом. Но глупая надежда умела залеплять глаза не хуже ярости.
Наше время…
— Я тогда согласился ему помочь. Один вечер, Рита, что он мог изменить?
— Всё, — чужим голосом ответила она.
— Всё, — согласился Лекс.
«Не простит», — вдруг четко осознал он. Сердце от этой мысли упало куда-то под ноги и осталось лежать там ненужным куском мяса.
Четыре года назад…
— Неплохо звучите, ребятки, — хмыкнул русоволосый мужчина со знакомыми васильковыми глазами.
Перед «ребятками» стоял тот самый Еремеев, и Лексу казалось, что Ник сейчас обделается от счастья.
— Спасибо, — холодно поблагодарил именитого продюсера Пашка.
— Но лучше, если солист будет петь, — мужчина с наслаждением отпил коллекционный бренди. В честь дня рождения единственной дочери он не поскупился и выделил из своих запасов несколько дорогих бутылок.
— А я не пою? — серые глаза колким льдом уставились на мужчину.
— Поешь, и даже очень хорошо, — с кривой усмешкой ответил тот, — но ты отвлекаешься на инструмент, — он махнул в сторону аппаратуры, — а должен полностью принадлежать аудитории.
— Я не отвлекаюсь, я играю, — достаточно резко ответил Краснов, чем заслужил тычок от Ника.
— Солист должен петь, — мягко возразил Еремеев, настроение у него сегодня было замечательное, и «зеленая шпана» вряд ли могла его испортить. — А на гитаре пусть он играет, — мужчина ткнул в сторону Лекса.
— Я же клавишник, — оторопело ответил Марков на такое предложение.
— Он же клавишник, — в один голос с ним заявил Кир.
— Слышал я, как ты играл на разогреве, клавишник, — улыбнулся Еремеев.
Ради дня рождения дочери, помимо напитков, была привезена дорогостоящая музыкальная аппаратура. Раз уж Снежана не хотела никого, кроме какой-то местной группы, её отец решил осуществить хотя бы достойное звучание. Именно когда ребята с восхищением оглядывали «новенькие» инструменты, он и услышал игру Лекса на гитаре, отметив про себя, что парень вполне неплох.
— Тем более, ты и лицом вышел, — окинул он Лекса оценивающим взглядом, — фанатки таких любят.