«Ты сможешь», — напутствовала себя. На миг я нерешительно остановилась перед дверным проемом подъезда, и, набрав побольше воздуха в грудь, что есть сил побежала в нужном направлении, игнорируя лифт. Если рвать — то резко. Так ведь говорят?
Ступеньки мелькали одна за другой, а я все бежала, не позволяя себе остановок на передышку. Не знаю, что подстрекало сильнее, страх или желание поскорее освободиться от груза отношений? Наверное, второе. Хотя и боялась я не меньше…
Легко ли в раз отказаться от прежней жизни? Отменить назначенную свадьбу и наплевать на деньги, потраченные на торжество? Сказать любящему тебя человеку, что рядом с ним ты задыхаешься? Нет. Это было чертовски сложно. Однако, плыть по течению и обманываться было еще труднее. А я даже не плыла. Просто легла на спину, позволяя потоку нести себя в нужном направлении. Избавить от одиночества, что ядом пропитало душу за четыре года. Смыть воспоминания, которые не давали нормально дышать. Богдан тогда представился мне исцелением. Надежным плотом посреди безбрежного океана.
Любила ли я его? Мне казалось, что да.
Мои чувства к Богдану походили на новогоднюю гирлянду. Да, они горели ярко, и от их света первое время захватывало дух… до тех пор, пока однажды в сети не пропало электричество, и я не очутилась в кромешной темноте. Любовь, которую я приняла за звезды, оказалась обычными искусственными лампочками, что перегорели, не выдержав очередного перепада напряжения…
«А с Сашей звезды были настоящими», — ноги в этот момент остановились перед знакомой дверью, и я, отбросив все ненужные волнения, твердо нажала на кнопку дверного звонка.
Спустя полминуты мне отворили:
— Привет! — весело улыбнулся парень, пока его черные глаза холодно осматривали меня. — Ты одна?
— Да, — кивнула я, осторожно отступая назад. То, как Данил смотрел на меня…
Я уже видела однажды этот взгляд: дикий, безжалостный жаждущий смерти и игры. Так люди не смотрят.
Передо мной стоял зверь, нашедший свою жертву.
Глава 20
Интересно, жалел ли когда-нибудь Богдан Разумовский о чем-то в своей жизни? Донимала ли его совесть, подсовывая вместо светлых снов темные кошмары? Хотелось бы сказать, что да. Ему было неприятно смотреть в глаза невесты после ночи, проведенной с другой. Он боялся, когда узнал, что Саша покончила с собой. И его пальцы нервно подрагивали при мысли, что Данил узнает правду. Однако нет, совестно Богдану не было.
Жалеют только слабаки, а Разумовский, по его скромному мнению, слабаком не был. Он лишь брал то, чем так щедро одаривала его судьба. И своей вины в этом не видел.
Богдану Разумовскому предстояло познать очередную простую истину — за всё в этой жизни надо платить. А за грехи обычно спрашивают в троекратном размере…
— Ты как здесь?! — вместо приветствия воскликнул Богдан, обнаружив Данила на пороге своей квартиры. Он с привычной пытливостью оглядел друга, словно проверяя: знает ли? С момента Сашиной смерти для Разумовского такие «смотрины» стали обычным делом. — А командировка? Забил? — уже более непринужденно поинтересовался парень, не обнаружив признаков «понимания».
— Забил, — краешком губ усмехнулся Данил. Теперь вместо горячечной злости внутри него струилось ледяное спокойствие. Как у охотника, который знал, что жертве уже не выбраться из капкана.
Не спастись.
— Может, отметим это дело? — он продемонстрировал объемный пакет из супермаркета.
— Это можно, — оскалился Разумовский, впуская того внутрь квартиры. — Ладно, разувайся. Я пока что-нибудь на стол соображу, — бросил он, разворачиваясь спиной к другу. Он еще не знал, что вместо друга к нему пришел враг, а в пакете, помимо выпивки, лежал электрошокер…
— Эй, Разум. — Голос Данила прозвучал совсем близко, а в следующий миг шею обожгло дикой болью. Зубы Богдана крепко сжались, отчего крики, что рвались из груди, превратились в сдавленное мычание. Мышцы под кожей загорелись, не переставая конвульсивно сокращаться. Ноги подкосились, лишая тело опоры, но парень, что стоял за спиной Разумовского, не дал ему упасть.
— Крепкий, сволочь! — раздался сквозь гул в ушах разъяренный рык. Вместо ответа Богдан всхлипнул: боль в нем стала еще ярче, а по подбородку потекло что-то горячее.
«Знает», — мелькнула где-то на краю сознания догадка, прежде чем Разумовского накрыло спасительной темнотой. Там он больше не чувствовал ада, что сжигал его заживо, и не ощущал страха близкой смерти. Во тьме Богдан нашел убежище, наивно позабыв о том, что она априори им стать не может.