«Я буду твоим небом, а ты — моим морем», — вспомнил Лекс те же слова, что не так давно поминала Лебедева.
Глава 2
— Когда ты уже ко мне переедешь? — Бодя расстроено вздохнул.
— Сам знаешь, я не могу оставить Тину одну, — с нежной улыбкой ответила парню.
Мы сидели в машине Разумовского перед подъездом моего дома, и жених, как обычно, с трудом прощался со мной. Это было нашей традицией — еще с первого свидания Бодька предлагал к нему переехать.
Мандраж после встречи с бывшим, наконец, отступил, и ныне я могла более трезво взглянуть на положение дел. Эти дела мне очень не нравились. В особенности тот факт, что Разумовский всерьез надумал взять Маркова в наше путешествие…
— Бодь, я насчет твоего Лекса хотела погов…
— А что с ним? — перебил меня парень.
— Просто считаю, что не стоит брать его в поездку. Мы же с семьей будем там знакомиться, помолвку отмечать, а тут, по сути, чужой человек, — пожала плечами и закусила губу, надеясь, что жених в кои-то веки прислушается ко мне.
— Лекс не чужой! — возмутился Разумовский. — Он мне, считай, как брат, — опять запел парень старую песню.
От досады скрипнула зубами, не хотелось устраивать скандал на ровном месте. К тому же, слишком подозрительно все это будет выглядеть.
— Хорошо, — спокойно ответила и уже более настойчиво добавила: — Только это вряд ли будет выглядеть красиво, Разумовский. Слишком много гостей для одного дома моих родителей, не находишь? Ты итак Данила с девушкой пригласил.
— Это не проблема, солнышко, — беспечно махнул рукой Богдан. — Я со всем разберусь. Вот увидишь, это будет незабываемый отпуск!
«Да уж, еще какой незабываемый: я, мой жених и мой бывший. Прям сценарий для глупой комедии можно писать!» — язвительно подумала, но вслух ничего не сказала.
— Ладно, мне пора, Бодь! — чмокнула парня в губы и, пока он не успел возразить, поспешила в родной подъезд. Мне безотлагательно требовался мятный чай и свободные уши для жалоб.
— Пока, солнышко! Ко вторнику, чтобы были готовы! — донеслось мне в спину.
Как только я переступила порог родного дома, все мои мечты по поводу чая и свободных ушей растаяли пеной на морских волнах:
— Что это? — неверующе спросила, глядя на Тинку.
— У меня новый стиль! — гордо заявила «стильная».
— У тебя волосы разноцветные! — воскликнула я, хватаясь за голову, в которой уже мелькали кадры того, как дядя Миша меня убивает.
— Круто, да? — так же гордо заявила эта блондинка в прошлом, а я мученически простонала.
— У тебя же был такой красивый блонд, что ты наделала? Это из-за Сеньки? Из-за того, что вы расстались?
— Плевать я хотела на этого бабника! — поспешно открестилась от своего бывшего сестренка. — Просто в интернете увидела картинку, вот и захотелось чего-то новенького, — пожала плечами «новенькая».
— Новенького?! А ты не пробовала гардероб сменить или там маникюр сделать? — с сарказмом произнесла я. — Меня твой отец повесит! — сорвалась на крик, потому как родитель моей двоюродной сестры Валентины, с которой мне «посчастливилось» делить одну жилплощадь, очень, просто весьма ревностно относился к внешности своей дочери. И дело тут было вовсе не в природной девичьей красоте или неприятии неестественных способов достижения оной. Все упиралось в родословную и деньги. Горькая правда жизни Валентины состояла в том, что ей посчастливилось родиться до жуткого похожей на свою прапрабабку, что выходила из знатного графского рода Афанасьевых. Михаил Петрович, с юности увлекающийся своей генеологией., еще в Тинкином детстве подметил такую «схожесть» и с тех пор лелеет надежду выдать дочь замуж за какого-то наследного дворянина, ну или хотя бы богатого и перспективного бизнесмена. Он даже фото графини и Тины всегда с собой носит, чтобы при встрече с выгодными партиями представить «товар лицом», как говориться. И теперь этот «товар» имел далеко не «товарный вид» …
— Не повесят! — спокойно возразила дворянка. — Максимум час попричитают, что ты не доглядела за их кровиночкой, — Тина задумчиво поджала губы и кивнула, подтверждая верность своего высказывания. — Все равно уже поздно что-то менять, — тут она лучезарно улыбнулась и добавила: — Но мне ведь и правда идет? — сестра покружилась передо мной.
— Тебе что угодно пойдет! — нехотя согласилась, любуясь искусными цветовыми переходами: у корней волосы были светло-розовыми, потом переходили в нежно-фиолетовый, далее в бледно-голубой и на самых кончиках в приглушенный салатовый. Вся эта красота извивалась локонами и расстилалась радужным водопадом до середины спины.