Глава XXII
Представление в ресторанчике “У Эдди” только что началось. Для этого времени дня народу собралось довольно много, и когда занавес поднялся, то на фоне Одинских кратеров, его как обычно принялись развлекать двенадцать почти голых танцовщиц, которые предваряли собой основное выступление.
Девушки почти закончили свое выступление и невидимый оркестр уже готовился играть вступительные аккорды музыки, под которую танцевали Ринни и Грей, “Танцоры-Мундогеры”, когда в ресторан ввалились солдаты Федерации в зеленой полевой форме, не сделав даже попытки предъявить ордер. Ни скрытый от глаз оркестр, ни девушки на сцене, ни, даже, пара готовившаяся к выступлению, не заметили, что в ресторан зашли вооруженные солдаты. Лишь несколько официантов обратили на них внимание, но и они уже давно привыкли к виду вооруженных солдат, и к еще более странным вещам, происходившим в городе, поэтому тоже переключили свое внимание на выступление.
Солдаты стояли в тени возле входа, как будто ожидая некого сигнала для того, чтобы сделать то, за чем они сюда пришли Возглавлял их молодой бледный лейтенант, который нервно теребил правой рукой кобуру игольного пистолета. Постояв еще немного, он достал из кармана форменного кителя сигарету, неуклюже сунул ее себе в рот и трясущимися руками поднес к ней зажигалку. Стоявший рядом с ним рядовой смерил своего офицера надменным взглядом и вновь устремил свой взор на двенадцать красавиц, прыгавших по сцене.
Лейтенанту же, со своей стороны, очень хотелось, чтобы все его внимание было захвачено этими красотками; он даже попытался представить себя с маленькой брюнеткой, третьей слева. Но это не сработало. Он слишком серьезное внимание уделял двум листкам бумаги, которые лежали в его кармане рядом с сигаретами и тому, ради чего он сюда пришел.
Звуки скрытого оркестра смолкли и танцовщицы покинули сцену. Посетители ресторана на время прекратили свои разговоры чтобы услышать вступительные аккорды псевдо-мундогерского танца.
Свет на сцене сменился с белого на золотистый. На сцене появилась Ринни, не то в полете, не то бегом, не то в танце, увлекая за собой облачко блестящего белого дыма, одетая лишь в растворяющийся на воздухе туман и бледно-голубые с узором шорты. Непроизвольный вздох вырвался у аудитории, точнее, у мужской ее части. Позади появился ее партнер, полушутливо, полусерьезно преследуя ее. Ответной реакции аудитории при этом не было слышно, но молодой лейтенант заметил восхищенный взгляд по крайней мере одной женщины, сидевшей неподалеку. Бледный молодой лейтенант трясущимися пальцами бросил свою сигарету на пол, раздавил ее своим армейским ботинком и расстегнул кобуру с оружием.
– Пойдем, – произнес он дрожащим голосом, и его солдаты, такие же молодые, как и он сам, настороженно последовали за ним.
С максимальным нахальством, какое только мог изобразить, он прошел через весь зал, изо всех сил стараясь не обращать внимания на возмущенные возгласы людей, которых он при этом задевал. Остановив своих солдат в нескольких метрах от сцены, он вынул из нагрудного кармана два листка бумаги. Переложив их в левую руку, он опустил правую на рукоятку игольного пистолета.
– Гражданка Ринни Календар и гражданин Грейсон Мане, – сказал он непривычно высоким и тонким голосом, – по приказу председателя Земной Федерации, согласно закону Парламента Земной Федерации, вы обвиняетесь в государственной измене и отправляетесь под арест до окончательного решения военного трибунала.
Эта была долгая речь и лейтенант удивился, как это у него хватило духа дочитать ее до конца. Он вновь взглянул на сцену. Оба танцора неожиданно остановились, повернувшись к источнику постороннего звука, с удивлением и раздражением на лицах. Если они и говорили в этот момент что-то, их слова утонули в удивленных восклицаниях зрителей.
– Прошу вас, пойдем… – начал лейтенант, но не договорил, так как на него со сцены прыгнул Грей.
– Беги! – закричал он Ринни еще в полете.
Широко раскрытые глаза Ринни некоторое время со страхом наблюдали за ним, а затем она тоже бросилась бежать. Прыгая со сцены в темноту Грей просчитался. Он пролетел почти в метре от лейтенанта, упав на плотного мужчину и столик за которым он сидел. Человек что-то негодующе закричал, и в это же время послышался разряд игольного пистолета, который сработал скорее случайно, чем преднамеренно, хотя нацелен он был превосходно. Энергетический луч заплясал на голой груди, плечах и лице Грея. Он даже не успел закричать, рухнув замертво с обугленной, дымящейся головой. Девушка уже почти пересекла сцену, когда лейтенант достаточно пришел в себя, чтобы закричать: “Стой!” и, как результат многомесячных тренировок, непроизвольно выстрелить в ее сторону из игольного пистолета, невесть как оказавшегося у него в руке. Тренировки сделали свое дело.
Узкий луч игольного пистолета прошелся по ее бедру, сжигая кожу и материю ее шортов. Она выставила вперед руки, чтобы смягчить падение, но, качаясь, продолжала идти вперед. Игольный пистолет лейтенанта выстрелил снова, прожигая трехсантиметровое отверстие между ее лопаток.
Ринни вскрикнула своими горящими легкими, и, чуть не упав, повернулась. Кровь на ее алых губах ярко контрастировала со смертельно побледневшим лицом, когда она с трудом дошла до края сцены. Горящие шорты упали с нее, и она осталась стоять на сцене абсолютно голой. Она была красивой. Она умирала.
– И все равно, – закричала она. – И все равно, они придут и вам не остановить их.
С этими словами она упала со сцены. Когда появился врач она уже была мертва.
В районе Сан-Матео огромного комплекса Сан-Франциско, у окна своей квартиры, находившейся в верхних этажах старинного небоскреба возвышающегося над Заливом, стояла русоволосая девушка. Она смотрела на восток, туда, где виднелись здания, окаймляющие искусственный берег Нью Маунт Еден. Она попыталась достать сигарету, но сломала ее, вынимая из пачки. Бросив ее на пол, она более медленно, более сосредоточено повторила этот процесс и, успешно достав сигарету, положила ее между губ. Еще немного времени ушло, чтобы найти спички, и найдя их, она смогла зажечь огонь только с третьей попытки.
Набрав в легкие дым, Енид Кемпбелл посмотрела прямо вниз на улицу, находившуюся в пятнадцати этажах под ней. Она не увидела человека, стоявшего в тени на противоположной стороне улицы, но знала, что он находится там. Он находился там весь день.
“Кто он? – подумала она. – Почему?” Но она сомневалась, что действительно хочет знать ответ на этот вопрос.
Она отошла от окна, сделала его непрозрачным, и немного постояла в раздумье. Затем, она пошла в спальню и принялась снимать с себя одежду, в которой только что была на улице, аккуратно вешая ее в шкаф. Раздевшись, она повернулась к большому зеркалу на тыльной стороне дверцы и долго смотрела на себя, забыв про сигарету, дымящуюся между пальцев. Внутри себя и в отражении своего тела в зеркале она видела боль, пустоту и страстное желание. Ей так хотелось увидеть Роберта Джанаса, что она была готова зарыдать. Неожиданно для себя, она резким движением выхватила из шкафа халат, набросила себе на плечи и вернулась в гостиную.
Она остановилась перед видеофоном, стоящем на низком столике в углу комнаты. Потребовалась вся ее воля, чтобы не набирать номер офицерской гостиницы МТК в Центральном. Она хорошо знала, что ей не следует звонить Бобу. Это было опасно для них обоих. И все же желание позвонить от этого не проходило.
Она села на диван, достала новую сигарету и подумала о своем брате. Его не было у себя квартире, когда они с Бобом вернулись вчера утром домой. Она не могла найти ни его, ни его друзей, которым пыталась дозвониться. Но она знала, где он был, как будто он сам рассказал ей об этом, и ей не хотелось верить, что это действительно так; ей не хотелось верить в то, что ее безрассудный брат, вооружившись пистолетом, вылетел в Женеву, чтобы убить Председателя. Но она знала, что все обстояло именно так. “Ах, Род! – воскликнула она про себя. – Какой же ты дурак!”