Одетая в туман певица запела новую песню, которая казалась таинственной из-за своих белых стихов и музыки, совершенно чуждой человеческому слуху:
“Трав была бурой от усилий зимнего ветра”.
“Деревья были серо-зелеными на фоне пасмурного неба”.
“На земле таял недавно выпавший снег”.
“И воздух был прозрачным и морозным”.
“Когда холодный ветер подул ему в лицо”.
“Весь мир тогда пошатнулся, когда он повернулся ко мне”.
– Ты помнишь Хола Дансера? – спросил его Емметт, который был одет в очень скромный, по земным понятиям, костюм.
– Привет, Хол, – сказал Джанас, подавая руку через стол. – Ты продолжаешь работать на старом месте?
– Я теперь ассистент Джарла, – сказал Дансер. – Рад снова встретиться с вами, сэр.
Желтый с оранжевым костюм на Дансере заставлял думать о пляжных вечеринках.
Джанас повернулся к маленькому человеку справа.
– Хуан Кай, – представился он. – Главный Инженер Центрального отдела.
– Много слышал о вас, гражданин Кай, – сказал Джанас.
Кай изобразил вежливую улыбку.
– Надеюсь, все не так уж страшно, капитан?
– Напротив, – ответил Джанас и повернулся, чтобы поприветствовать скромно одетого человека слева. – Мистер Пол Д’Луган, если не ошибаюсь?
Даже несмотря на то, что человек этот был в гражданской одежде, в нем чувствовалась строгая военная выправка.
Тень пробежала по лицу этого молодого, коренастого, крепко сбитого молодого человека с кудрявыми волосами – он едва заметно кивнул.
– Вы были первым матросом на звездолете МТК “Флоренция”, – сказал Джанас, – и вывели две спасательные шлюпки к Айсису после битвы 77 года. О вас говорили, как о герое.
Д’Луган снова кивнул.
– В этом случае трудно говорить о героизме, капитан. Корабли Федерации приняли нас за повстанцев. Они расстреляли нас прежде, чем мы успели им что-либо ответить. Нас спаслось только двадцать восемь человек.
– Я знаю, – признался Джанас, – эта была ужасная ошибка.
Д’Луган холодно усмехнулся, казалось, оспаривая непреднамеренность этого события, но ничего не сказал.
Певица закончила петь и ушла. В одном из углов большого зала постепенно зажегся свет, осветив низкую сцену, заднюю часть которой скрывал блестящий золотистый занавес. Когда свет достиг своей полной яркости, ярко осветив всю сцену, невидимый оркестр заиграл мелодию, которая была незнакома Джанасу. Раздвинув занавес, на сену вышел небольшого роста человек в ярко-красном костюме арлекина.
– Дамы и Господа! – сказал он, когда шум в зале стих. – Мы рады сообщить вам, что сегодня у нас в гостях находятся самые великолепные танцевальные труппы в Галактике, – он сделал драматическую паузу. – Прямо с самого Одина (давайте поприветствуем их!) – Мундогерские Танцоры Ринни и Грей!
После достаточно продолжительных аплодисментов золотистые занавеси раскрылись, представляя взору грубую имитацию (во всяком случае для Джанаса) живописного хаоса Долины Кратеров на Одине. Фон, изображающий ночное небо с миллионами звезд, был неплохой копией ночного неба Одина со всем великолепием окружающего его звездного скопления. Невидимый оркестр заиграл еще громче, входя в ритм сильно модифицированной народной песни мятежных и непримиримых Одинских Мундогеров.
Несколько мгновений спустя, труппа из двенадцати полуголых девиц, на которых было одежды ровно столько, сколько было достаточно, чтобы дать смутное представление о костюмах мундогеров, вышли на сцену и начали сложный танец не имеющий ничего общего с мундогерами и с планетой Один вообще.
Джанас повернулся к своим собеседникам. Все трое, и с ними Джарл Емметт были “конспираторами”, поэтому он не доверял им, так как автоматически не доверял большинству людей, которых Емметт набирал в свою команду по поддержанию нейтралитета МТК. Правда, лично Джанас знал очень немногих. “Конечно, – говорил он себе, – я тоже один из них. Я начинал это. Но, черт подери, я не могу доверять им, пока не буду знать их мотивы. Вокруг всегда снуют толпы людей, готовых присоединиться к любому революционному движению, людей, которые думают, что будут жить лучше, если разрушить старые порядки и установить новые. О, как они редко бывают правы!”
Правда, Джарл умел неплохо подбирать людей. Поэтому оставался шанс, что друзья эти не были стихийными бунтарями, а, напротив, обладали холодным и расчетливым пониманием того, что всего главней было наше выживание.