В разговоре возникла небольшая пауза.
– А вы верите в то, что есть вещи, что стоят выше нашего понимания, Антон? – по ее истечении спросил Федор Павлович.
– Стараюсь придерживаться фактов, – сухо ответил Антон. – Но порой мне кажется, что все мы, люди – всего лишь одурманенные мнимым превосходством животные. Мир духовности не в нас, но где-то рядом, а чувствуем мы куда лучше вещи материальные.
– А что же по поводу души?
– Это ведь все химия и физика. Вы и сами знаете, – Антон усмехнулся. Он достал сигарету из пачки, что держал в руках, и закурил практически сразу после того, как Федор Павлович избавился от папиросы. – Одно время я лечился от душевных расстройств. Я говорил вам, что принимал таблетки. Мой лечащий врач донес до меня тогда одну простую истину: все у нас в голове, – Антон приставил палец к виску.
– Ваш лечащий врач – очень критичный человек. Нечастое явление в нашей среде. А не подскажете, кто именно лечил вас?
– Да, конечно. Анастасия Коваленко. На то время еще Петрова. Моя жена, – ответил Антон и затянулся сигаретным дымом.
Федор Павлович кивнул с пониманием.
– Мы сблизились во время сеансов. Я был потерян, а она, знаете, излучала этот спасительный свет. Когда ты болен чем-то, ты его ищешь везде, будто чувствуешь отдельным органом. Но вот она поставила меня на ноги. Тогда мне казалось, что я не смогу больше жить без нее. Время прошло, все поменялось. Былое ушло.
– Так бывает, Антон. Просто смиритесь с тем, что любовь бывает разной. Это сложный комплекс чувств.
– Знаете, сейчас поймал себя на мысли, что в вашем кабинете мы общались таким же ходом, – улыбнулся Антон. – Начали говорить про Евгению, а закончили моей женой. Как будто что-то тянет меня к ней.
– Может, вы и сами не понимаете, что общения с ней вам не хватает?
– Возможно. Я запутался в своих мыслях, Федор Павлович.
– Ну, как вы и сказали в прошлый раз, именно это привело вас ко мне. Поиски счастья. А я, Антон, могу только лишь подсказать, в какую сторону вам направиться, чтобы это самое счастье найти. Хотя, по сути, оно и сейчас с нами. Просто нужно научиться его чувствовать. Чувствовать тот духовный мир, что около нас. Тоже, кстати, ваши слова.
– Мне бы понять еще, во что ввязалась Евгения перед исчезновением.
– А что вам это даст?
Антон хотел было сказать, что лишь новую тему для романа. Он почти забыл о том, что играл роль другого человека. Мысль о том, что они с Евгенией когда-то были близки, прочно засела в его голове. Он говорил о Евгении, а представлял Алину.
– Спокойствие, наверное. Хотя… не знаю. Не могу сказать. Сейчас я неспокоен, и это единственное, в чем я могу быть уверен.
– Уверенность в настоящем – уже хорошо, – поправив очки, сказал Федор Павлович. – Не всем это дано.
Алина. Евгения. Девушки и небо. Их черты сливались воедино, будто Алина не осталась тогда с Антоном в квартире. Будто она уехала в аэропорт, где ее ждал тот злосчастный рейс. Будто не было того звонка, который заставил ее поменять все планы, выпить вина и отдаться Антону. Все сливалось воедино, будто Антон искал Алину и те причины, по которым любил ее, в толпе незнакомых лиц. Принимая чужие облики, он пытался найти истинную причину своей тревоги, которая возникла тогда, когда Алина покинула его. Будто он уже знал, что никогда больше не увидит ее.
– Ну, мне пора. Да и вам, думаю, тоже. Все же, сегодня рабочий день, – сказал Федор Павлович, вставая со скамейки.
Антон тоже поднялся. Огляделся по сторонам.
– Спасибо вам, – сказал он. Последовало крепкое рукопожатие.
Вскоре они разошлись в разные стороны. Антон сел за руль автомобиля, повернул ключ зажигания. Новый этап был пройден, хотя вопросов, по сути, стало еще больше. Но теперь у него, по крайней мере, были мысли, которые он мог бы записать. Набросать черновой вариант будущего романа.
Он вернулся домой. Скинул с себя пальто, зашел в туалет. Помыв руки и ополоснув лицо, он прошел на кухню, где выпил стакан апельсинового сока. Ему впервые за долгое время хотелось увидеть жену, но Насти не было дома. Антон подумал, что, наверное, все повторится заново. Он будет ждать ее, углубится в свою работу, забудется. Она придет, когда он будет спать. Он проснется, когда она уже будет блуждать по кривым тропинкам своих снов.
Чуть позже он сидел за столом в раздумьях. Он не знал, с чего начать новую главу. Слушая музыку, он барабанил пальцами по столу, бил по воображаемым тарелкам. Тряс головой, как отпетый рок-музыкант. Он был на высоте душевного состояния и, в то же время, был в таком диком отчаянии, которое испытывает лишь писатель, или музыкант, или артист, или кто-то другой, кому судьба подарила возможность заниматься творческими делами. Он был счастлив писать новые строки, но боялся, что эти строки еще глубже увлекут его в свой маленький мирок, в котором нет места никому из живых, осязаемых, ощущаемых людей. Только персонажи. Только выдумка.
***
– Кстати, никогда не пробовал кальвадос, – нахмурившись, протянул Алексей. – Надеюсь, это пойло не хуже, чем пятизвездочный коньяк.
Облокотившись о стойку бара, он устало смотрел на бывшую жену и потягивал темное пиво. Алина, подперев голову, отвечала ему взглядом чуть робким, может, даже смущенным. Перед ней стоял бокал светлого пива и тарелочка, с горкой наполненная фисташками.
– Знаешь, я ведь тоже никогда его не пробовала, кальвадос этот, – ответила она. – Вообще, меня можно впечатлить и бутылкой хорошего красного вина.
– Я думал, столичные дамы более требовательны, – подмигнул Алексей. – Нет, знаешь ли. Мы тут провинциалы, конечно, но вещи новые приветствуем, изучаем.
Говорил он это весьма серьезно, чуть размеренно. С издевкой. Так, как мог бы говорить его предок, будь он уроженцем Франции, или, скажем, Германии. Так, если бы на дворе была первая половина 20-го века, а за окном медленно растворялся бы уходящий день в закате солнца. Это была бы другая страна, другая эпоха, и другая красота чтилась бы современниками двух заблудших душ, что сидели за столиком в ресторане и, скромно улыбнувшись друг другу, пили кальвадос мелкими глотками. Никуда не спеша, они наслаждались бы присутствием живого духа в беспечной беседе об ушедшем и том, что осталось на памяти.
Но они сидели около стойки бара на высоких стульях. То был уже 21-й век, другая страна, другая эпоха, и красота уже была совершенно иной. Она была похожа теперь, скорее, на уродства той, другой, ушедшей эпохи. Так человек воспринимает действительность через призму поколений. И пусть все меняется, остается человек как существо на планете Земля. Остается напиток, что наполняет его хмельным теплом, заставляя мыслить немного иначе. Это значит, что время движется вперед.
Свет в зале был чуть приглушен, да и за окном уже давно смеркалось. Играла музыка, ненавязчивая, простая. От столиков чуть заметно вздымались к потолку столбики сигаретного дыма. Веяло расслабленностью, умиротворением, будто застрявшим в теплых стенах.
– Это заведение не так давно открыли, – рассказывал Алексей. – Раньше тут, если помнишь, старый клуб был. Каждую субботу кому-нибудь морду разбивали.
– Ты бывал тут раньше?
– Пару раз захаживал, а так, обычно, повода не выдавалось, – Алексей отпил немного пива. – Тебе нравится?
– Да. Здесь уютно. Спокойно.
Алексей закурил. Он пользовался спичками. Такова была его привычка. Подкуривать спичками. Просто нравился чуть заметный запах горелой спичечной серы.
– Как провела день? – он не нашел более подходящего вопроса для продолжения беседы, потому отдал дань уважения старой доброй тривиальности.
– Не то, чтобы насыщенно. Поздно проснулась. Гуляла. Прошлась по старым местам. Многое еще яркими воспоминаниями в голове осталось, – она помедлила. – Прошлой ночью матери было плохо, мы до утра с Викой в больнице были. А в голове словно ветер гуляет теперь.