Женщина, видно, не ожидала такого поворота дела и немедленно ответила: «Ну тогда пойдём в избу, я покажу комнату, в которой будешь жить». Она вытерла босые ноги о половичок, лежащий у порога, и провела меня в чистую, уютную комнату, На чистых деревянных стенах ничего не было, кроме старого зеркала, по краям которого свешивались вышитое полотенце да портрет молодого симпатичного мужчины в будёновке. Рядом висели часы–ходики с гирькой. Возле глухой стены стояла широкая деревянная кровать, застеленная цветастым покрывалом, на котором возвышалась гора подушек. На стене возле кровати висел простенький коврик с неумело нарисованной парой белых лебедей. Поверх коврика висело заржавленное ружьё–берданка. Рядом с кроватью стояла обитая жестью печка–голландка. В переднем левом углу размещался иконостас с несколькими иконами, а с потолка на цепочках свешивалась лампадка, которую, видно, зажигали только по большим праздникам. Завершал вид горницы стол с дубовыми ножками и четыре табуретки, сработанные, видно, одним мастером. Некрашеный деревянный пол был до желтизны выскоблен и вымыт. По всему было видно, что хозяйка здесь не жила, а заходила сюда за тем, чтобы вытереть пыль да поднять гирьки часов. Сложив свои скромные пожитки в уголок, переоделся в спортивный костюм и через пять минут был уже во дворе. Чтобы ускорить работу, из старых досок соорудил желобок и, опустив его наклонно в сусек, стал осторожно ссыпать туда драгоценные клубни. Женщина оценила это рацпредложение, как положительное, и за каких–то два часа сорок вёдер картошки были перебраны и заложены в погреб на хранение. Закончив работу, умылся из рукомойника, посмотрел на покосившийся забор палисадника, дыры в соломенной крыше сарая и решил, что завтра же, без напоминания хозяйки, займусь ремонтом её невзрачной, давно не видевшей мужских рук, захиревшей усадьбы. Пока я стоял и разглядывал её поместье, из сарая вышла хозяйка и сказала:
— Вася, иди в дом, а я управлюсь, приду и тогда поговорим.
Я зашёл в горницу и первым делом взял тетрадь–дневник и стал записывать впечатления сегодняшнего дня с тем, чтобы как только получу письмо от Лены, послать его девушке. Теперь я знал свой новый адрес и, написав письмо её родителям, попросил, чтобы они переслали мне письмо от Лены, как только его получат. Наступили сумерки. Зашла хозяйка и позвала меня ужинать. Чтобы не зажигать лампу и экономить керосин, ужинали в полутьме. Она вынула из печки чугунок с ещё тёплыми щами и налила мне полную деревянную миску. Ложки тоже были деревянные. Нарезав большими ломтями хлеб собственной выпечки, хозяйка сказала: «Ешь, сынок, чем Бог послал. Перевары разные готовить некогда, вот и едим щи, молоко да каша — деревенская пища наша. За помощь тебе спасибо. Вижу, душа у тебя добрая, да и руки на месте, поэтому за еду и постой денег с тебя брать не буду, чем сможешь поможешь и за это спасибо». Видно, душа у женщины оттаяла, и в её словах уже не чувствовалось тех железных ноток, которые звучали при нашем первом знакомстве. Щи, заправленные поджаренным луком на постном масле, оказались очень вкусными, а может быть, просто я был очень голоден. Скоро миска опустела, и я принялся доедать ломоть хлеба, запивая его парным молоком. Когда трапеза была закончена, стол прибран, Марфа Ильинична зашла в горницу и сказала:
— Ты, поди, утомился, сынок, я сейчас тебе постелю, ложись отдыхай, а завтра поговорим о житье–бытье.
Она проворно сняла подушки, сложила на сундук и, отвернув ватное одеяло, сказала: «Спокойной ночи». Только сейчас я почувствовал, что устал, и, как только прильнул к подушке, сразу же погрузился в крепкий живительный сон. Привыкший рано вставать, и тут мой биологический будильник сработал безотказно. В шесть часов я был уже на ногах. Хозяйка топила печку, готовила еду, и создавалось впечатление, что спать она вовсе не ложилась. Я поздоровался, и она, ответив, спросила:
— Как спалось на новом месте?
— Спасибо, Марфа Ильинична, очень хорошо. А вы всегда так рано встаёте?
— Дык корова в хлеве. Её надо подоить, выгнать пастись, а потом печку истопить и поспеть на работу. Хоть мне в контору на девять надо, всё равно не успеваю. И так целое лето. Зимой, правда, полегче. Можно и порукодельничать, и отдохнуть, и с бабами посплетничать.
То, что говорила хозяйка, мне было хорошо знакомо, ибо вырос я в селе, и во всех тонкостях крестьянского быта разбирался не понаслышке. По укоренившейся привычке, с самого детства, бегал по утрам не менее трех километров и выполнял комплекс силовых и гимнастических упражнений. Сказав хозяйке, что немного пробегусь, не стал изменять этой полезной привычке и тут. Вышел по тропинке задами на околицу и, чтобы никто не видел, побежал по направлению к темнеющему вдалеке лесу. Бег для меня был не только тренировкой духа и тела, но и знакомством с местностью, общением с природой и размышлением о будущем.