— А что, я разве против? Я против фанатизма, безумства, бездоказательных обвинений, навешивания ярлыков и произвола чиновников. Я за гармоничное развитие общества, где бы присутствовали прямая и обратная связь между человеком и государством. Мне кажется, именно для этого и делалась революция, именно за это и боролся народ.
— Может, со временем так оно и будет, когда мы расправимся с внешними и внутренними врагами, когда построим социализм, вот тогда и сбудутся мечты и чаяния советских людей, и будет выполнен главный принцип коммунистической идеи: «От каждого по возможности, каждому по потребности».
— Нина, я не хочу комментировать твоих слов, потому что ты и сама не веришь в то, что говоришь. Если не хочешь, чтобы мы поссорились, давай закончим этот разговор и будем спать.
Нина не ответила. Я отвернулась к стенке, накрылась с головой одеялом и подумала: «Ну и зачем я ввязалась в этот разговор? Нина хороший человек, верная и преданная подруга, но не может понять главного, что без любви нет жизни, а если нет жизни, то даже самые гениальные идеи и теории воплощать в жизнь будет некому и незачем. Ну, да ладно. Надо спать. Осталось в школе пребывать чуть больше двух месяцев, и каждый пришедший день приближает нашу с Васей желанную встречу. Я люблю тебя! Спокойной ночи, любимый».
Профессионалки без дипломов
Звонкая капель и ласковые тёплые лучи солнца возвестили нам о приближении весны. За напряжённым и плотным графиком не заметили, как курс обучения приближался к концу. Руководство добилось своей цели. Из сырого материала вылепили стойких, натре–нированных, готовых к любым испытаниям бойцов. Даже мы с Ниной, занимаясь парашютным спортом, не испытывали недостатка в физической и моральной подготовке, а после такой муштры почувствовали себя ещё более сильными, выносливыми и уверенными. Где–то в конце марта начальник школы собрал весь личный состав и объявил, что по распоряжению высшего руководства срок обучения курсантов сокращается на один месяц и в апреле будут выпускные экзамены. Это сообщение обрадовало нас и воодушевило. Не верилось, что уже через месяц мы будем дома, и состоится, наконец, моя выстраданная, долгожданная встреча. После ночного неприятного разговора с подругой, наши отношения не изменились, мы больше не затрагивали этой темы, но какой–то горький осадок в душе остался. Теперь все помыслы и разговоры касались только дальнейшей жизни на «гражданке» и как сложатся наши судьбы. Как–то, совершая вечернюю пробежку по ещё не растаявшей тропе здоровья, Нина спросила:
— Лен, как ты думаешь, про нас в аэроклубе не забыли?
— Я думаю, что не забыли, но почему–то не пытались отвоевать нас и не пустить на таинственную практику в этот «лесной приют».
— Если бы даже руководство Аэроклуба попыталось это сделать, в споре с всесильной организацией НКВД, шансов на победу всё равно у них бы не было. Я не знаю, как ты, но я уже по небу соскучилась, как только вернёмся в Ленинград, возобновлю тренировки. Первое время, мне даже снились прыжки, и каждый день сердце замирало от свободного полёта, а потом всё поглотила эта сумасшедшая гонка. Не знаю, будет ли от этого какой прок?
— Насчёт «прока» ничего не скажу, а вот в аэроклубе нас, наверное, давно уже списали. Да, и время на занятие спортом вряд ли теперь у нас появится. Приедем в медучилище, надо будет навёрстывать упущенное и готовиться к экзаменам, а закончим учёбу, разъедемся все по местам распределения. Закончится наша спортивная карьера, и начнётся полная надежд и тревог беспокойная взрослая жизнь.
— Если нам дадут этим заниматься? Ведь недаром же нас учили, тратили время, деньги, здоровье?
— Но нам же ясно дали понять, что понадобимся мы только в случае войны, а в мирное время будем трудиться по своей гражданской специальности. Будем лечить и ставить на ноги больных людей, и вместе с ними радоваться их выздоровлению.
— Твоими бы устами, да мёд пить. Не так всё просто, как ты представляешь. Чует моё сердце, что не дадут нам спокойно жить эти проклятые капиталисты. Вон и газеты пишут, что не остановится Гитлер на Европе и непременно предпримет поход на Восток.
— Ну и получит по зубам.
— То, что получит, никто в этом не сомневается, но опять сколько будет крови, человеческих жертв, разрушений, горя и страданий.
— Нин, давай не будем о плохом. Будет так, как будет, всё равно мы ничего изменить не сможем. Подумаем лучше о скорой встрече с Ленинградом, друзьями, родителями и любимыми.