— Садись, Трохалёв. Давно хотел спросить тебя, отца твоего как звать?
— Прокофий Андреевич.
— Так я и думал. А мы ведь с твоим отцом в гражданскую воевали, в одном полку служили, отчаянный был парень. В одном из боёв я был ранен, и твой отец тащил меня на себе километра три, пока не сдал санитарам и не спас мне жизнь. Месяца три лечился, а когда врачи поставили на ноги, вернулся в полк, но Прокофия там уже не было. Те, кто остались в живых, рассказывали, что полк попал в засаду, больше половины личного состава погибло, в том числе и твой отец. И вот такая неожиданность. Я рад, что отец твой остался жив и хочу услышать от тебя, как сложилась его жизнь.
Пришлось вкратце рассказать об отце, что знал и доложить, что кроме меня, у родителей ещё пять сыновей, и что отец работает в колхозе и живёт со своей семьёй в Калужской области. Полковник слушал меня, не перебивая. Потом, когда я закончил свой рассказ, неожиданно спросил:
— Как же ты, сельский парнишка, в авиацию–то попал?
— Это была моя мечта с самого детства. Я очень хотел летать, старался прилежно учиться, занимался спортом, а к вам в училище попал совершенно случайно. Когда у вас объявили дополнительный набор, меня через военкомат направили для сдачи экзаменов. Мне удалось выдержать конкурс и стать курсантом вашего училища.
— Я тоже в авиацию попал по счастливой случайности, но это произошло после гражданской войны, когда я решил посвятить себя армии. Авиация тогда ещё только зарождалась, но профессия военного лётчика уже приобрела популярность и некую романтичность. На момент поступления в лётное училище я уже имел семью, окончил офицерские курсы и служил при штабе полка. Когда узнал, что из офицеров полка выявляют желающих учиться в лётном училище, не задумываясь согласился. Через два года закончил учёбу и был направлен в только что сформированный авиаполк. Много летал и даже пришлось испытать себя в боевой обстановке, но это так, к слову. А тебе желаю прилежно учиться, постигать мастерство военного штурмана, чтобы, когда придёт время, эти знания перенести в практическую плоскость. Я рад, что встретил вместо отца сына и, когда будешь писать домой, передавай ему привет и мои наилучшие пожелания. Кстати, оставь мне адрес своих родителей, при случае я сам напишу Прокофию письмо, я думаю, он тоже будет рад ему.
Я внимательно слушал умудрённого опытом человека, которого жизнь успела побить и потрепать так, что виски его покрылись ранней сединой. Если человек в свои сорок лет начинает седеть, значит, действительно нелегка была его судьба. Десятки раз видел я этого человека на разных построениях, в клубе, лекционных залах, и всюду представлялся он мне требовательным, суровым, даже жёстким командиром, а тут, у себя в кабинете, увидел его совсем иного, по–домашнему простого, мудрого человека, которому не чужды чисто человеческие чувства и судьбы простых людей. Он замолчал, задумался, а потом, спохватившись, спросил:
— Ты, Василий, по какому же вопросу пришёл?
Вопрос повис в воздухе, а у меня приготовленные слова застряли в горле. Всё, что я придумал насчёт болезни матери, неожиданно испарилось. Не мог я врать этому человеку и, оправившись от замешательства, ответил:
— Товарищ полковник, я только что получил письмо от девушки, с которой я не виделся семь месяцев, она где–то проходила практику в закрытом заведении, а недавно приехала в Брянск к своим родителям, я очень хочу с ней повидаться, отпустите меня, пожалуйста, на два дня. Для меня это вопрос жизни и смерти.
— Даже так. Ты сколько с ней встречался?
— Два месяца.
— И считаешь, что без неё твоя жизнь теряет всякий смысл?