— Так точно, товарищ полковник.
— До неё у тебя девушки были?
— Никак нет.
— Значит, влюбился первый раз и считаешь, лучше её на свете нет?
— Так точно.
— Слушай, Василий, на службе я тебе командир, наставник, а в быту — друг твоего отца, дядя Коля, поэтому старайся разговаривать со мной простым, понятным русским языком. Ну это так, к слову. А насчёт твоей просьбы, скажи честно, если я скажу нет, убежишь в самоволку?
— Что бы мне ни стоило, я должен её увидеть.
— Тогда представь такую картину. Ты убежал в самоволку, встретился с девушкой, с которой, полагаю, собираешься связать свою жизнь. Выяснил, что она тебя тоже любит, наметили планы своего будущего, а, вернувшись в училище, увидел приказ об отчислении из него. Как ты думаешь, одобрит твой поступок девушка?
— Когда человек во имя любви бросается головой в омут, он не думает о последствиях. Умом я тоже понимаю, что могу разрушить всё, к чему стремился и шёл, но по–другому не могу. Вот, наверное, поэтому я у вас, а не на пути к Брянску.
— Зрелые не по годам суждения. Узнаю в тебе Прокофия, смелого, решительного и высокопорядочного человека. Рад за него. После того, что ты мне сказал, отказать невозможно. Я сейчас позвоню старшине, он выпишет тебе увольнительную, но к тебе просьба, никогда, никому ни слова о нашем разговоре, уразумел?
— Так точно.
По–отечески улыбнувшись, начальник не стал делать замечание по поводу «уставного лексикона», а взял трубку телефона и кому–то сказал: «Старшину Воробьёва». Через какое–то время послышалось: «Товарищ старшина, сейчас к вам подойдёт курсант Трохалёв, выпишите ему увольнительную на два дня и выдайте парадно–выходную форму». Положив трубку, полковник встал, пожал мне руку и сказал: «Желаю успеха! Только будь благоразумен и не ввязывайся ни в какие конфликты». «Спасибо, товарищ полковник» — выпалил я и, переполненный радостью, помчался к старшине. Когда остановился у распахнутых настежь дверей каптёрки, на табуретке уже лежала моя парадная форма, а он сидел за столом и что–то писал. На мой молчаливый вопрос ничего не ответил, но закончив писать, промокнул бумагу и молча подал её мне. Потом глянул на меня испытующе и сказал:
— Не думал я, что начальник училища поверит тебе и отпустит на целых два дня. Как это тебе удалось его уговорить?
— А я и не уговаривал. Изложил ему свою просьбу, он выслушал, а потом позвонил вам, вот и всё.
— Ты вот что, Трохалёв, раз начальник училища поверил и отпустил тебя, не подведи его, а то попадёшь в немилость и тогда считай тебе хана. Не любит он болтунов и разгильдяев, а за тобой уже водятся грешки, — не преминул старшина напомнить мне об инциденте месячной давности.
Попрощавшись со старшиной, побежал в казарму. Сергей знал о моих хлопотах и, видя моё сияющее лицо, спросил:
— Ну что, отпустил?
— Да, сейчас приведу себя в порядок и поеду, правда, ещё не знаю, на каком транспорте. Может, пешком придётся идти, ведь она завтра в Ленинград уезжает. Как ты думаешь, за ночь дойду?
— Если не будет попутного транспорта, до утра дойдёшь, а если подбросят на машине, приедешь раньше.
— Ты вот что, Серёжа, если хочешь помочь мне, иди погладь парадную форму, а я за это время соберу всё необходимое.
Друг побежал в бытовую комнату, где были утюги и гладильные столы. Через полчаса я уже был при параде и с единственным значком парашютиста, который получил после третьего прыжка. Сергей вызвался проводить меня до шоссе, связывающее Олсуфьево с Брянском. Поезд в направление областного центра шёл только в десять часов утра, а мне к утру надо было быть там. Постояв немного возле обочины, друг, пожелав мне удачи, вернулся в расположение училища, а я пошёл в одиночестве в надежде, что кто–нибудь меня подберёт. За час ходьбы мимо меня проехали две машины, крытые брезентом, но «мой голос» проигнорировали. Отшагал километров десять, и тут одна попутка всё же остановилась. Я спросил шофёра, может ли взять до Брянска, на что он мне ответил:
— Садись, немного подброшу. Я еду в район — это километров десять, но хоть немного передохнёшь.
Я и этому был очень рад. Усевшись рядом с водителем в кабине, расслабился и стал рассматривать мелькавшие за окном необозримые поля, леса и перелески. Шофер оказался словоохотливым парнем и пока ехали, всю дорогу говорил о своём совхозе. О том, что людям стало лучше жить, что в этом году ожидается хороший урожай зерновых, и что у них в селе самые красивые и певучие девушки, а под конец спросил:
— Ты, так налегке, на побывку что ли?
— Да, на побывку.