— Вась, когда ты теперь приедешь?
— Это мы с тобой сейчас и решим. Каникулы у нас будут непродолжительными, всего три недели, и начнутся с 15 июня. Пока ты сдаёшь экзамены, надо будет сосредоточиться на них, а когда получишь диплом и вернёшься домой в свои последние каникулы, по твоему первому зову я прилечу, как на крыльях. Слово за тобой.
— Точной даты окончания экзаменов я ещё не знаю, но я думаю тоже, где–то в середине июня. Если ничего не изменится, то к работе в районной больнице я должна буду приступить первого августа.
— После учёбы в огромном городе не страшно ехать в российскую глубинку?
— Не страшно. Я ведь фактически выросла в селе, хотя его сейчас и поглотил город. Да и проявить себя, приобрести опыт, врачебную практику и испытать себя в более сложных условиях имеет положительную сторону. А насчёт каникул, как только приеду в училище, всё разузнаю и тебе напишу, хорошо?
— Хорошо. Лен, ты мне писала, что на «практике» вы были всё время с Ниной, как она тебе, хорошая девушка?
— Друзей и подруг выбирают по себе. Для меня она самый близкий мне человек, которому могу доверить все свои секреты и сокровенные мысли, а кому–то, может, она и не подойдёт.
— Я про своего друга Сергея тебе тоже писал. Замечательный парень. А что, если мы их познакомим? Как ты на это смотришь?
— Познакомить можно, но она очень критично относится к мужскому полу, поэтому, боюсь, у них ничего не получится.
— Хорошо. Я предложу Сергею, чтобы написал ей, а он, как хочет. Он тоже ещё с девушками не встречался и никакого опыта общения с ними не имеет. Значит, договорились. Я ему дам адрес Нины, а принимать решение ему.
Лена глянула на ходики и с тревогой в голосе сказала:
— Всё, Вася, наше время кончилось, надо ехать на вокзал, а то опоздаю на поезд. Ты меня проводишь?
— Ты ещё спрашиваешь?
— Тогда бери мои вещи и пошли.
— Нет, Лена, по старому русскому обычаю надо присесть на дорожку, загадать желания и всё будет так, как задумаем.
Лена вынесла вещи из другой комнаты, подсела ко мне на скамейку и посмотрела мне в глаза. Её милые бездонные глаза были наполнены грустью, в них какой–то неосознанный страх и тревога. Она снова, в который раз, проявила инициативу, обвила мою шею своими нежными милыми ручками и прильнула к моим губам. На этот раз поцелуй наш был непродолжительным. Резко разжав руки, Лена встала и коротко сказала: «Пошли».
Мы вышли во двор. Альма, радостно повизгивая, прыгала возле наших ног, видно предчувствуя новую разлуку.
Пока шли по улице, собачонка бежала за нами, а когда Лена строго сказала ей: «Марш домой!», она виновато поджала хвост, посмотрела на нас тоскливыми глазами и так сидела неподвижно, пока мы не скрылись за углом.
Мы тоже молчали, каждый, думая о своём. Подошёл трамвай. Пассажиров было мало, и пока ехали до вокзала, Лена прижалась ко мне всем телом, как будто хотела перелить своё сердце в моё, а моим разбавить своё, чтобы наша любовь была божественной и вечной. И подумалось мне тогда: «Сколько неожиданностей, крутых поворотов, счастливых и губительных стечений обстоятельств таит в себе человеческая жизнь. Что готовит нам судьба? Будет ли она для нас благосклонной и поможет ли осуществить наши планы и задумки?»
Из раздумий нас вывел резкий скрежет металла о металл. Это на повороте трамвайные колёса «резали» рельсы. Пассажиры с сумками, саквояжами высыпали на привокзальную площадь. Тут, как на всех вокзалах мира, людская суета, крики, возбуждённые голоса. До отхода поезда оставалось минут двадцать, но он уже стоял возле перрона, и пассажиры, предъявляя билеты, заходили в вагоны. Возле одного из вагонов стоял отец Лены и, завидя нас, сказал:
— Я жду вас уже десять минут, переживать стал, трамваи–то ходят нерегулярно. Я вот отпросился на работе, но боялся опоздать, поэтому приехал прямо на вокзал. Ты, как приедешь, сразу напиши, не заставляй нас волноваться.
— Пап, не волнуйтесь, всё будет хорошо. Сдам экзамены, снова приеду, побуду ещё у вас, а уж потом на работу.
Я стоял рядом, отец разговаривал с дочкой, не обращая на меня никакого внимания. Да это и понятно. Я для них был чужим человеком, посмевшим вторгнуться в её жизнь. Дмитрий Николаевич взял вещи и вместе с Леной зашли в вагон. Я остался стоять на перроне. Через несколько минут она вышла ко мне грустная и расстроенная. Лена, видно, стеснялась отца, и поэтому расставание наше оказалось грустным и сдержанным. Она подала мне пакетик и сказала: «Это тебе на память платочек, я его сама вышила». Я принял подарок и, порывшись в кармане, протянул ей приготовленный значок «Ворошиловский стрелок», который дал толчок нашему знакомству. Она положила его на ладонь, улыбнулась и сказала: «Спасибо за подарок. Я его буду хранить как талисман нашей дружбы. До свидания! Не скучай, пиши и иногда обо мне вспоминай». Она протянула мне руку. Я её легонько сжал и задержал в своей. Она посмотрела пристально на меня, как будто расставалась со мной не на месяц, а навсегда. В её глазах я прочёл: любовь и нежность, отчаяние и страх, тревогу и ожидание, страдание и боль. Строгий голос проводника оповестил: «Поезд отправляется, провожающих прошу покинуть вагон». Лена обняла отца за шею, и что–то прошептала ему на ухо. Потом поспешно поднялась в тамбур и помахала нам рукой. Поезд тронулся. Мы еще несколько десятков метров прошли за ним и, пока видели её, махали руками, а потом поезд скрылся за поворотом, унося в неизвестность самого дорогого мне человека. Растроганный Дмитрий Николаевич только и сказал: «Не обижай её, Вася, она у нас сама хорошая». Потом мы расстались. Он поехал на работу, а я, дождавшись поезда, вернулся в училище.