Синь выглядела, как ребенок, задумавший шалость. Причём знавший, что наказание неизбежно, но готовый рискнуть.
– Обещай. Ты знаешь, как не умирать, если лапы сломаны.
Мне пришлось задуматься, но Синь уже защебетала снова:
– Тайный ход. Только для детей. Людям – нельзя. Но я проведу, если поможешь Кармину. Всё сделаю, бусы отдам, помоги Кармину!
Я прикрыл глаза. Что не так у этих птиц с лапами? Переломы даже в седой древности лечить умели.
– Что за Кармин?
– Кармин – брат. Жалко Кармина, лапы сломал, умрёт скоро.
– Синь, – сказал я мягко, как ребёнку. – Люди не умирают от переломов. Надо просто подождать, и кость срастётся.
Она протестующе замахала головой, встопорщив лицевые перья.
– Не срастётся, Рекли, никогда не срастётся!
Я вздохнул. Камень быстро остывал, и вдобавок, в его тени я начал замерзать, ощутимо подрагивая. Озноба мне ещё не хватало.
Нужно было пообещать ей, чего хотела, а дальше уже действовать по обстоятельствам. Птица даже бусы свои отдать готова была. А теперь… А, болван пустоголовый.
Я почувствовал, что если не встану сейчас, рискую остаться у этого камня до утра. А может, и навсегда.
Подтянув к себе костыль, я начал вставать, морщась от боли.
Синь неожиданно проворно поднырнула под свободную руку. Перья оказались очень тёплыми и мягкими.
– Рекли? – в её голосе было и беспокойство, и вопрос, и мольба.
– Не знаю, – ответил я. – Но могу пообещать, что сделаю для Кармина всё, что смогу. Твоего брата будут лечить человеческие врачи, и не хуже, чем меня.
Синь было двинулась вперёд, но остановилась и повернула ко мне голову. Наши лица находились так близко друг к другу, что я смог разглядеть своё отражение в её зрачках.
– Ещё обещай, – серьезно сказала она. – Никому не говори про ход. Люди узнают – заберут все камни и нас перебьют. Мы можем летать, пока отдаём камни.
У меня мороз прошел по коже. Дикари, значит. Меняльщики камней.
Кто станет меняться с птицами, если сможет взять то, что хочет, силой?
– Обещаю, – не отводя взгляда, ответил я.
Синь моргнула внутренним веком и отвернулась.
Мы зашагали вперёд.
Я с наслаждением потягивал травяной отвар. Чашка была необычной формы, наподобие песочных часов, да ещё и один край ниже другого – но я уже привык. Главное, что она была достаточно объемной, и мне не приходилось часто вставать с лежанки, чтобы её наполнить. После той ночи меня периодически мучила жажда.
Нога болела всё так же. Я не стал трогать шину – сомневался, что мне удастся наложить её лучше, чем было, и не хотел лишний раз беспокоить. Ависы – те вообще, казалось, сторонились меня и моего перелома, будто я был заразным.
Синь я не видел с тех пор, как она проводила меня прямиком к Старейшим. Если я интересовался, мне постоянно сообщали, что она занята. Я не очень-то верил и надеялся, что её не стали серьезно наказывать. Ещё никто не приводил сюда человека.
Папоротниковая занавеска качнулась, и в комнату вошел крупный ярко-зелёный самец.
– Кармин решил, что ты можешь к нему прийти.
Если закрыть глаза, я бы и не отличил этот бархатистый баритон от человеческого голоса.
Подобрав костыль, я резво – насколько мог – отправился за ависом. Входя в тёмную комнату, я краем глаза уловил позади лабрадоритовый отблеск перьев.
Кармину действительно было худо. Такова природа ависов, я успел выяснить это – кости ломаются легко, а сращиваются… почти никак. Если не можешь ходить – не можешь и летать. Без того и другого птицы впадают в апатию и медленно умирают.
Я, прикусив губу, посмотрел на бесформенную груду перьев в углу. Когда-то они, верно, были ярко-красными, но сейчас потускнели и выглядели так, будто носящий их купался в бочке с маслом.
– Эй, птица, – позвал я.
Груда перьев шевельнулась.
– Я не птица.
– Знаю, знаю. Ты Кармин. Мне твоя сестра про тебя все уши прощебетала. А я Рекли. Слышал про меня?
Я сел на кресло – вот уж к чему, а к птичьему креслу мне никогда не привыкнуть, но какая-никакая опора мне была нужна.
Авис прищурил мутные глаза, склонил голову к плечу в точности, как сестрёнка.
– Слышал.
– Хорошее или плохое? – меня откровенно понесло. В сравнении с Синью, Кармин выглядел совершенно неживым, и мне захотелось сделать что угодно, лишь бы выдернуть его из той апатии, в которую он себя загнал.
– Разное, – всё так же односложно ответил Кармин и опустил голову на крыло.
– Кармин, Кармин… Синь. Это у вас племенная традиция, имена давать по цвету оперения?