Негустая, недлинная вереница гарнизонного люда прошла мимо гроба, установленного в клубе. Прощание длилось едва ли час. Все это время стояла у гроба жена, державшаяся на расстоянии. Это была интересная, молодая женщина. Черная шаль лишь подчеркивала ее красоту.
Проходил мимо гроба Зеленский. Кивнув на женщину, пробурчал, чтобы услышали летчики:
— А ей горе невеликое. Она уже присматривает себе очередного.
Может быть, его слова услышала и женщина — вздрогнула, как от удара током. Уходили из фойе последние. Она к гробу не приблизилась. Не могла она заставить себя склониться над обезображенным лицом-маской, поцеловать. Еще вчера она видела его дома — бравым таким, добродушным здоровяком, еще не остыло у нее на груди тепло его страстных мужских объятий, еще звучал у нее в ушах его голос, беззаботно громкий голос человека, привыкшего к аэродромному шуму. Таким остался в ее сердце муж. Она думала о нем, отворачиваясь от маски в гробу с содроганием, мысленно она не переставала говорить с тем, живым. На глазах у нее не было слез.
Траурная мелодия прозвучала коротко и улетучилась, развеялся дымок пистолетного салюта, встал на окраине скромный обелиск со звездочкой.
Реактивный гром на аэродроме возвестил о том, что жизнь и служба продолжают свое течение.
В эскадрилью прибыло четверо молодых летчиков. Их постепенно вводили в боевой строй. А одного уже и списали с летной работы — Зеленского.
В последнее время Эдик Зеленский стал жаловаться на головные боли и общее недомогание. Однажды прервал выполнение задания: на большой высоте, в стратосфере, почувствовал себя плохо. Послали его на медицинскую комиссию. Там всесторонне обследовали, внимательно прислушиваясь к жалобам на здоровье. Может быть, то, что он говорил порой заставляло врачей вскидывать очки на лоб: приборы и анализы свидетельствовали о другом. Но ни один врач не станет утверждать, что летчик здоров, если сам летчик говорит, что болен. Стоит высказать жалобу, и ее запишут в медицинскую книжку в той же самой формулировке и еще какую-нибудь замысловатую фразку по-латыни прибавят. Не хочет человек летать — никто силком заставлять не будет. Зачем врачу брать на себя лишнюю ответственность?
Так и списали Эдика с летной работы, направили в резерв. Кадровики подыскивали лейтенанту какую-нибудь службу на земле. И вскоре нашли. И не очень утомительную, да еще в части, которая стояла в большом городе. Поехал Зеленский туда с охотой, оставив отдаленному гарнизону на память такую сочиненную им же присказку:
"Пусть мухи летают — их много, все не перебьются".
Слава "сильнейшего пилотяги" за Вадимом утвердилась накрепко. Об этом не пишется в газетах и не говорится по радио, знали об этом лишь летчики, передавая свои впечатления из уст в уста. Офицеры, побывавшие на аэродроме в командировке, рассказали о виртуозной технике пилотирования Зосимова в вышестоящем штабе. Был инспектор-летчик из Москвы — тоже увез с собой такое мнение. Фамилию Зосимова услышали даже в Главном штабе ПВО страны.
Тот же самый начальник, который возражал против назначения Вадима командиром эскадрильи, теперь вспомнил о нем. Надо было подобрать хорошего летчика на вакантную должность инспектора техники пилотирования. И начальник высказал кадровикам такую мысль: "Посмотрите-ка Зосимова, замкомэска из такой-то… Это же не летчик, а скрипач".
Запросили мнение командира, и Яков Филиппович Богданов дал Вадиму отличнейшую характеристику, хотя ему и жаль было отпускать такого летчика.
Так-то повернулась служба Вадимова. Распрощался он с дивной экзотикой далекого аэродрома, с вулканами и горячими озерами, уехал на материк. Были свои плюсы и свои минусы в этом повороте. Вадиму предстояла интересная, чисто летная работа, сопряженная с непрерывным ростом его мастерства, — разве не об этом всегда мечтал Вадим, влюбленный в авиацию с юности? Будут поступать на вооружение новые машины — Вадиму в числе первых летать на них.
Будет какое-то сложное спецзадание — наверняка Вадиму доверят его. Инспектор техники пилотирования… И звучит, кроме всего прочего, неплохо. С другой стороны… Если отслужившие свой срок в отдаленной местности едут в западные округа — на Украину, в Белоруссию, в Прибалтику, то Вадим это свое законное право отныне утратил. Ему еще летать на Востоке, ему служить здесь, на восточной окраине страны, много лет.
А что Варвара, как она отнеслась к его неожиданному и своеобразному выдвижению по службе?
Она радостно, сердечно поздравила мужа, взяв с него при этом слово, что теперь-то он уж непременно поступит на заочный факультет.