Условились отправиться вместе в рейс — такой рейс подобрать, чтобы других пассажиров не было, — пилот обещал поучить друга своему искусству. Из хвастовства пообещал, потом выполнять не хотелось, но пришлось — ведь слово дал.
Молодой пилот летал как раз по такой трассе, где возили в основном почту, а пассажиров было мало — изредка сядут один-два. Другу пилота очень понравилось учиться летать. Он покупал билеты чуть ли не на каждый третий рейс, денег у него всегда было много.
После десятка подпольных инструкторских полетов пилот разрешил другу в воздухе пересесть на свое пилотское место и вести машину самостоятельно. Не очень ладно, но получилось: по прямой мог вести. "А посадить машину трудно?" — спросил друг. Его почему-то совершенно не интересовал взлет, только — посадка. "До этого еще очень далеко, — ответил пилот. — Посадка — самый сложный элемент полета".
Это озадачило друга. Он наморщил лоб и сгримасничал так, что шрам у него на щеке шевельнулся змейкой.
Внезапно друг куда-то исчез, не появлялся на аэродроме с месяц.
Однажды в воскресенье он приехал с двумя приятелями. Приобрели билеты на другой рейс, совсем в другую сторону. Так готовился побег за границу. Не просто готовился. И возможно, все бы удалось тем троим, напади они на какого-нибудь другого пилота, а не на Костю Розинского — офицера запаса, бывшего истребителя.
Так и не собрался Булгаков в гости к Розинскому, хотя подумывал об этом не раз. Дела не пускали. Он, конечно, начальник, он у себя в гарнизоне всему голова, но чтобы уехать куда-то, даже в воскресенье, — надо разрешение вышестоящего штаба. Солдату срочной службы легче поручить увольнительную записку, чем командиру полка — отпуск на денек.
Все откладывал да откладывал Булгаков поездку, а с "плана" все-таки не снимал. А тут… прочитал о Косте в газете. В корреспонденции была подробно описана борьба в воздухе на маленьком ЯКе и подвиг пилота, сообщалось, что Розинский награжден орденом Красного Знамени.
— Вот Шкапа ленивая! — восторженно воскликнул Булгаков, вспомнив юношеское прозвище друга. — Это же Шкапа, и больше никто!
Булгаков просматривал газеты у себя в кабинете. Сидел один, что редко бывает. Ему захотелось сейчас же кому-то рассказать о замечательном парне Косте Розинском. Позвонил дежурному.
— Пригласи замполита ко мне.
— Есть!
Через минуту в кабинет вошел подполковник Косаренко, заместитель по политчасти. Молодой, крепкий, смуглый, что цыган. Частая белозубая улыбка выдавала в нем человека веселого, таким он и был на самом деле. На кителе — значок летчика первого класса.
— Читал? — спросил Булгаков и показал на газету.
Косаренко, конечно же, догадался, какую статью имеет в виду командир.
— Про пилота? Читал. Героический парень.
— А знаешь ли ты, что это тот самый пилот, который однажды прилетал к нам? Помнишь, еще летом садился здесь "ячок"? Так это был он, Костя Рогинский, мой однокашник по училищу.
— Вот этого не знал, товарищ командир.
Булгаков откинулся на спинку кресла. Замполит присел к столу.
— Учились вместе, на фронте были в одном полку и в одной эскадрилье, — продолжал Булгаков. Глаза его прищурились, будто пытались заглянуть в далекую даль минувшей молодости. — Не повезло ему, правда, в службе.
— А что?
— Да при аварии самолета немного ослеп; на несколько дней всего! Вернулся в полк. Но сразу же после войны уволили. Помнится, я пробовал вступиться за Костю, так меня самого отчитал кадровик. А Костя Розинский, безусловно, всегда отлично чувствовал машину. Мы, летчики, знали его и верили в него, только нашего мнения никто не спрашивал… — Булгаков потянулся за сигаретой. Прикурив, изменил тон: — Надо будет с летным составом работу провести по статье — так я понимаю?
Замполит кивнул утвердительно.
— Человек совершил подвиг, награжден в мирное время боевым орденом. Воздушные рубежи приходится охранять" оказывается, не только на сверхзвуковых истребителях, но и на аэрофлотском ЯКе.
— Точно, точно, товарищ командир, — сказал замполит. — И я думаю, что лучше выступить перед летчиками не мне, а вам. Ведь Розинский ваш бывший сослуживец.