Не только эту историю рассказал друг отца Косаренко, когда нашел Ивана: рассказал много других случаев из жизни Косаренко-старшего. Тем более что стали ветеран и молодой летчик соседями по дому, часто встречались и подолгу беседовали. Рассказывал фронтовик о воздушных боях, проведенных вместе с замполитом, о его тонкой, умной работе с людьми на земле, о его сердце комиссара. Рассказал и о том, как погиб гвардии подполковник Максим Косаренко.
…Сопровождали ИЛов на штурмовку переднего края. Черновая, к тому же адская работа: глушить огневые точки, выковыривать фрицев из блиндажей и окопов. Замполита, как всегда, не пускали, а он, как всегда, полетел. В самый разгар штурмовки в боевой круг начали затесываться "мессеры" — и где только взялись! Истребители прикрытия оттянули их на себя. Дрались долго и ожесточенно: ИЛы тем временем заканчивали свою работу. Замполит двух сбил в том бою. А в конце схватки его самого как-то подловили: истребитель загорелся, и пришлось покинуть его без промедления. Высота была небольшая, замполит раскрыл парашют. Перед тем как приземлиться ему, может, за три секунды до земли, поддел его на огненную пику трассы проносившийся "Мессершмитт". Весь израненный, упал замполит. Да если бы в расположении наших войск упал, а то на ничейную землю угодил, на нейтралку. Долго пролежал там, истекая кровью. Пока-то наши утащили его оттуда… Спасти уже не могли. Но он до последнего дыхания был в ясном сознании. Велел отвезти на аэродром документы, продиктовал адрес семьи. Велел друзьям найти после войны сына и передать горячие объятия — так он сказал перед смертью: горячие объятия.
Не сразу после войны удалось другу отца найти Ваню: сам попал надолго в госпиталь. Встретились уже в сорок восьмом году, когда Иван Косаренко успел окончить летное училище, носил на плечах лейтенантские погоны. И тогда фронтовик передал сыну отцовские горячие объятия, как сумел: рассказал о нем. В тех простых, пересыпанных "Латунскими" словечками рассказах возник перед Иваном живой образ отца и стал ему в жизни и в службе светочем.
Чудо-техника сверхзвуковой авиации заставляет подчас думать, что все люди на аэродроме попали в окружение живых, разумных машин.
Сквозь стену-окно командно-диспетчерского пункта видна бетонная полоса — прямая, широкая дорога в небо. Вдруг сейсмическая волна пошла по аэродрому. Сверкающий серебром оперения, яростно ревущий истребитель с разгону полез в небо, пронзил белогрудую тучку. В радиодинамике звучит голос металлического тембра, и вроде бы не пилот докладывает, представляется устремленная в атаку машина, железная птица, оглашающая небесные просторы победным, восторженным кличем: цель вижу!
Вскоре на КДП появился тот, кто управлял в воздухе крылатой супермашиной — подполковник Косаренко, замполит полка.
Во время обеденного перерыва в столовой протяжно, требовательно зазвонил телефон. Дежурный взял трубку и слегка побледнел, услышав команду:
— Весь летный и технический состав на аэродром немедленно! Боевая тревога.
Были оставлены на столах дымившиеся ароматным парком тарелки, графины с янтарным квасом. Летчики и техники опрометью выскакивали в настежь открытую дверь, а около столовой их уже ждали автобусы с заведенными моторами.
В прошлом тревога объявлялась внезапно на рассвете, в субботу, в воскресенье, но слухи о предстоящем учении, несмотря на бдительность старших начальников, каким-то образом просачивались в полк накануне, и все знали, что это очередная проверка боевой готовности. Старались, конечно, действовать, как в боевой обстановке, каждый стремился добросовестно исполнить свою роль в игре при активной режиссуре командира. Однако сознание того, что все делается по учебному плану и что ничего, кроме дождя, на голову упасть не может, сдерживало усердие людей в определенных диапазонах.
На сей раз объявили тревогу во время обеденного перерыва — необычно. Предварительных "импульсов" об учении не поступало. Поднялись в воздух дежурные перехватчики.
Учение или война?
Никто не знает. Спрашивать у старших не положено.