Летчики выходили смотреть, когда заходил на посадку генерал.
Когда же он вылезал из машины и менял гермошлем на фуражку, обнажая при этом на мгновенье седую голову, летчики держались подальше: мало ли о чем спросит. Генерал не только летал отменно, но и в технике и в аэродинамике был силен.
Алешка же Щеглов набрался однажды нахальства. Подошел к генералу, щупленький такой, подлетыш, козырнул.
— Товарищ генерал, лейтенант Щеглов, разрешите обратиться.
— Ну? — генерал повернулся к нему вполоборота, продолжая следить за движением самолетов на бетонке.
— Какую вы скорость держите на снижении, после ближнего привода?
Юный летчик задал чисто профессиональный вопрос старому летчику. Почему бы не ответить вот так же просто? И генерал назвал ему скорость. Она была километров на двадцать меньше положенной.
— Только вам… Щеглов, кажется?
— Так точно, товарищ генерал: Щеглов.
— …Вам не следует, как говорится, перенимать мой опыт. Лучше придерживаться инструкции по технике пилотирования.
Щеглов откозырял. Быстрым движением генерал протянул ему руку, хотя они не здоровались и не прощались.
В тот же день — были как раз полеты — Алеша попробовал сажать машину при заниженной скорости и увеличенном уголке, попробовал выписать на подходе к бетонке плавную, красивую дугу.
Эксперимент не удался.
Строгое соответствие скорости, угла не так-то просто было подобрать. Трудноуловимый предел балансирования то и дело ускользал, наверное, так терял бы тонкую струну под ногами малоопытный канатоходец. На заниженной скорости машина вдруг стала проваливаться. Поддержать ее тягой двигателя! Рычаг газа дан вперед, но пока-то турбина выйдет на большие обороты, пока-то дождешься скоростного рывка…
Тяжелый самолет с усеченными до предела крылышками мог держаться в воздухе лишь на двигателе, а парить, как планер, не умел. Глиссада снижения получилась у Алеши с двумя крутыми уступами. При последнем провале едва успел подхватить машину у земли. Чиркнул колесами по грунту до бетонки, поднялось облако рыжей пыли…
— Спокойно! — предупредили по радио. С вышки все, конечно, видели.
Второй раз самолет опустился уже на бетонку. Покатился.
— Парашют есть, — услышал Алеша в наушниках. И одновременно почувствовал силу тормозного парашюта, сдерживавшего бег машины.
Вытирая пот после сущей бани в кабине самолета и после чувствительной вздрючки от командира эскадрильи, Алеша сказал себе: "Нет, ну его к черту!"
Он решил вернуться к доброму, испытанному методу, четко и ясно описанному в инструкции по технике пилотирования. Но какая-то заноза, видимо, осталась. Однажды при заходе на посадку потеря скорости подстерегла его, как злая собака. Опять выхватил машину на последних метрах высоты. Еще хуже получилось в другой раз ночью. Ночью вообще летать страшно, если честно признаться, а тут еще такая ошибка. В темноте ничего не видно, только слабый пунктир огоньков показывает, что там полоса. Тянется пилот, следит за огоньками и незаметно для себя опускает нос машины. И тут она как ринется вниз…
Начали Щеглова ругать за посадки, чего раньше никогда не было.
— Отсебятину прешь! Так когда-нибудь в землю ткнешься! — кричал комэск.
— Дать ему пять провозных полетов на спарке, десять, если надо! — приказал исполняющий обязанности командира полка.
Досадливо морщась, слушал все это замполит. Так вот можно задергать, заучить молодого летчика, и он потеряет свою прежнюю крепкую хватку в полетах. Такие случаи бывали.
— С вашего разрешения со Щегловым полетаю я сам, — сказал Косаренко.
Врио командира полка не ответил ни "да", ни "нет".
Комэск возражал:
— Есть у Щеглова командир звена, пусть он и возит его. А то привык этот Щеглов быть на особом положении. Любимчик полковника Булгакова…
— Да при чем тут особое положение? Человеку нужно помочь, — возмущенно заметил Косаренко.
— Пусть командир звена помогает своему подчиненному.
— Ладно. Решим, как надо поступить в данном случае, — произнес Косаренко с твердостью.
Комэск, недовольно махнув рукой, отошел.
Свое мнение Косаренко еще раз повторил врио командира полка, и тот согласился. Вынужден был согласиться.
Впервые после отъезда Булгакова почувствовал замполит, как плохо и как одиноко ему стало без Валентина Алексеевича. Тот бы разве стал обычный рабочий вопрос возводить в принцип? Никогда!
Прежде чем сесть в учебно-боевой самолет, замполит отвел Щеглова в сторонку — потолковать надо было.