— Спарок и так мало, а мы, значит, одну умудрились подломать? — заговорил он с летчиком отнюдь не сердито. — Да еще бы кто другой в кабине сидел, а то Сухоруков! Ну, как там было дело? Доложите нам по порядку.
Капитан Сухоруков, стоявший навытяжку перед полковником, ослабил левую ногу в колене.
— Заходили на посадку нормально, приземлились без перелета, но на пробеге не выпустился парашют… — начал было капитан.
— Это все ясно, Сухоруков, — прервал его Булгаков. — Непонятно, почему машина выкатилась за полосу, когда при нормальном торможении и без выпуска парашюта этого никак не должно было случиться.
— Товарищ полковник, расчет на посадку был точный, без перелета.
Булгаков досадливо махнул рукой.
— Не об этом я спрашиваю. Ты вот что мне скажи, Сухоруков, только честно: зная наперед, что парашют не выпустится, ты бы тормозил так же или по-другому?
Взгляды офицеров обратились к Сухорукову, и он, наверное, чувствовал их многочисленные уколы на себе. Но ответ все же дал не такой, какого от него ждали и требовали полковые начальники.
— Если бы знать, товарищ полковник, я бы начал тормозить пораньше и поэнергичнее, — ответил Сухоруков.
— Все слышали? — вскричал Булгаков, торжествующе оглядев офицеров. — А вы мне тут… пятки морочите: парашют, парашют! — Он опять обратился к Сухорукову: — Понадеялись на парашют и спали себе на пробеге. А когда увидели, что конец полосы близко, нажали на тормоза, да уж было поздно. Не так ли, капитан Сухоруков?
Капитан помолчал мгновение. Потом тихо молвил:
— Виноват, товарищ полковник.
Булгаков тоже не сразу заговорил. Прошелся коротко туда-сюда, заложив руки за спину. Остановился и сказал, строго глядя на всех сразу:
— Наказать бы надо! Только в первую очередь не летчика, а начальство, которое пытается втереть очки командиру соединения.
Он дал указание, чтобы компетентная комиссия расследовала летное происшествие и представила материал в вышестоящий штаб. Соответствующий приказ по этому случаю обещал не задержать. И выразительно посмотрел на Дубровского: кому-кому, а командиру полка в том приказе будет "привет" передан пламенный — не меньше выговора.
Отказавшись остаться пообедать, Булгаков сел в истребитель и полетел на самую дальнюю точку, где стоял его любимый полк. Почему любимый? А во-первых, потому, что там никогда ничего не случалось, полк тот уж сколько лет работал "без летных происшествий и предпосылок к ним", как отмечалось в праздничных докладах и приказах.
Как только в расписании занятий появлялось "окно" — свободные два часа, — Вадим Федорович покидал учебный корпус и отправлялся на аэродром. Он бродил по старту, вдоль самолетной стоянки, заговаривал с курсантами, прощупывая осторожными вопросами их знания в аэродинамике. В классе она, аэродинамика, вся состоит из формул и графиков, а в полете дает себя знать другими силами, способными вознести человека до небес или бросить вниз, если он ошибется.
На аэродроме привыкли к тому, что здесь часто появляется преподаватель аэродинамики. В том, что среди серых летно-технических курток маячил один зеленый китель, усматривали тесную связь теории с практикой…
Высокий, с атлетическим разворотом плеч курсант медленно шел в сторону самолетной стоянки, читая на ходу письмо. Черты лица парня показались Вадиму Федоровичу не то что знакомыми, но какими-то очень уж выразительными.
— Что, товарищ курсант, весточку с родины получили?
— Так точно, товарищ подполковник.
Курсант остановился, опустив руку с письмом. Его взгляд заставил Вадима Федоровича вздрогнуть: этакие серые с прозеленью глазищи, вырезанные внешними углами кверху, — не часто такие встретишь.
— О чем же вам пишут отец и мать, если не секрет? — спросил Вадим Федорович. Не мог он вот так просто пройти мимо этого курсанта.
— Письмо от бывшей одноклассницы, товарищ подполковник.
— От девушки, значит… Ясное дело… — пробормотал Вадим Федорович, понимая, что его вопрос о содержании весточки с родины в данном случае не к месту. Чтобы сгладить смущение — и его и свое, Вадим Федорович спросил: — А отец часто пишет?
— У меня нет отца, товарищ подполковник. Он погиб на фронте.
— Кем был ваш отец?
— Летчиком-истребителем.
— Значит, решили унаследовать боевую профессию отца? Очень похвально.
Безотцовщина… Сейчас в армию много приходит таких. Подросло поколение родившихся в годы войны. Этот вот, стоящий с письмом в руке, — длинный, худощавый, хотя широкой кости… Отца знает, наверное, лишь по фотокарточке да по рассказам матери.