Правильные, разумные слова он говорит. Они припирают Вадима к стенке. Еще немного, и Вадим согласится остаться инструктором. Чтобы этого не случилось, Вадим кричит, задыхаясь, надрывая голос:
— Пусть со мной сделают что угодно! Пусть в штрафную роту, но на фронт!!!
Две слезы наискось пересекли его бескровное лицо. Он рванулся и выбежал из кабинета, оставив дверь открытой настежь.
Лейтенант Дубровский нашел его в казарме. Упав на чью-то чужую кровать, он трясся как в лихорадке. Косой, грязноватый след засохшей слезы остался на щеке. Он долго не воспринимал обращенных к нему слов. Инструктору пришлось окликнуть его несколько раз.
— Только без истерики! — грубовато сказал Дубровский.
Вадим медленно поднялся. У него был вид обреченного.
— Все кончилось. Инструктором оставляют другого курсанта, а ты поедешь на фронт, — сообщил Дубровский.
— В штрафную роту? — вырвалось у Вадима.
— Дурак! Стоило тебя учить на ЯКах, чтобы в штрафную посылать. Получишь младшего лейтенанта и поедешь, как все.
— Товарищ лейтенант!!!
— Ладно, оставь свои чувства при себе. Мне и так за тебя влетело от майора. Говорит: плохо воспитываете, случайных людей в партию принимаете.
Радость Вадима померкла.
— Я случайный?
— Да нет же! Это он так сказал. Разошелся, понимаешь, и говорил, что попало. Не обращай внимания.
Завтра Зосимову сдавать государственный зачет по технике пилотирования. Инструктор старался его успокоить, начал рассказывать о летчиках фронтового полка, где он стажировался. Есть там, конечно, настоящие асы, насбивавшие кучу " мессеров", но есть и молодые ребята, такие, как Вадим, — тоже летают и дерутся как надо. Все будет нормально.
Вадим улыбался, но время от времени на его лицо набегала хмурь. "Случайных людей в партию принимаете…" — эти слова не давали покоя, их невозможно было забыть. Умом и сердцем восставал против этого Вадим. Неправда! Неправда!..
ИЗ ДНЕВНИКА ВАДИМА ЗОСИМОВА
10 апреля
Два десятка младших лейтенантов едут на фронт. Поезд переполнен пассажирами, в вагонах невообразимая теснота и духота. Поэтому предпочитают младшие лейтенанты крыши вагонов. Сверху виден весь поезд, ползущий через пустыню, извивающийся на поворотах как змея…
Даже не верится, что это мы едем, мы! При выпуске нас одели скромно, по возможностям военного времени: хлопчатобумажные гимнастерки, пилотки, кирзовые сапоги — все солдатское, и только звездочки на погонах напоминали о нашем офицерском звании.
Ветер пустыни жарко дышит в лицо. Чтобы не слетела пилотка, долой ее с головы — и за пояс. Волосы на наших головах успели отрасти на сантиметр, не больше — ведь раньше стригли под машинку, начисто.
Ребята говорят о том, что еще вчера хранилось в глубокой тайне.
— Мы со своим инструктором выпили по сто грамм на прощание. Он сначала было запретил: никаких проводов! А потом согласился, говорит, все равно вы уже офицеры.
— Наш инструктор тоже не отказался. Мы загнали по паре белья. Старый казах платил четыреста рублей за пару. Подставил мешок и говорит: давайте, ребята, складывайте, сколько есть. А у самого денег под ватным халатом что блох.
— Ха! Значит, и у нас покупал бельишко тот самый казах? Тоже мешок подставлял. А за водку мы платили по восемьсот.
— Мы тоже: две пары белья как раз на литр водки.
12 апреля
К вечеру на крыше вагона становится прохладно; в это время уже не хочется орать песни, пропадает интерес к анекдотам, которые бесконечной вязанкой вытаскивает на свет божий один чернявый, крючконосый парень — будто достаёт из-за пазухи. Встречный ветер неизвестности навевает раздумья, восторженные и тревожные.
— И вот, братья истребители, последние деньки доживаем вместе, — говорит Костя Розинский. Он сидит, обняв руками острые колени. Похож на большого кузнечика. — Приедем в Ленинград. Там рассуют нас по полкам, и до свидания…
— И скоро услышим: кто-то сбил первого фрица, — продолжает его мысль Валька Булгаков. — Интересно, кому повезет первому?
— А кто-то первым гробанется, — добавил Костя Розинский.
Возражать ему не стали, ибо такое на войне вполне может быть.
Булгаков сузил глаза, вскинул остренький подбородок. Сказал, ни к кому не обращаясь:
— Хоть одного фрица, но срубаю.
Я взглянул искоса на него. Решительный Валькин профиль, весь его вид не вызывали сомнения в том, что такой парень сумеет загнать в землю хотя бы один вражеский самолет.