— К сожалению, это именно так, — подтвердил Хельмут Францевич. — Попробуете угадать, почему? — улыбка его оказалась и хитрой, и хищной сразу. Умеет, да…
— Потому что продукция иной реальности работает или в ней самой, или там, где есть между реальностями связь. Отдельно от той реальности, где пребывают телеглавцы — уже никак, — иного объяснения тут, на мой взгляд, и быть не могло, так что отвечал я уверенно и твёрдо.
— Вам часто говорят, что вы умный? — м-да, вопросик, что называется, прямо в лоб и без предупредительного выстрела. Оставалось только пожать плечами — мол, не задумывался. Впрочем, неожиданно по-человечески добрая улыбка, в исполнении Хельмута Францевича смотревшаяся, мягко говоря, непривычно, показала, что герр директор изволит шутить. И не только изволит, но и умеет.
— Какой выход вы видите из этого положения? — вернулся директор к деловому тону.
— Хотя бы часть производства этой продукции надо переносить в нашу реальность, — решение представлялось мне очевидным. — По крайней мере, в порядке эксперимента.
— Мы с вами мыслим одинаково, — в устах такого человека такие слова звучали очередной, уже не помню, какой по счёту, похвалой, — но есть и одно различие. Мне понадобилось несколько лет, чтобы прийти к этим выводам. Вам — меньше месяца.
Оставалось только склонить голову сразу и в знак согласия, и в виде признательности.
— Хорошо, — после некоторой паузы директор вернулся к разговору. — Я вас услышал и понял, вернёмся к этому вопросу мы несколько позже. Что вы собираетесь делать с картиной? — оп-па, а вот этого я не ожидал… Нет, понимал же, что рано или поздно вопрос встанет со всей силой и мощью, но почему-то вот сейчас — не ждал.
— А что вы предложите? — вот чёрт, по-еврейски ответил, вопросом на вопрос. Хрен его знает, как Хельмут Францевич на такое отреагирует…
— Продать картину нашему Управлению, — Кощей сделал вид, что не заметил особенностей моего ответа, но глазами сверкнул как-то очень уж недобро. Нет, с чем человек вырос, то в нём и остаётся, несмотря ни на что…
— Смотрите сами, Павел Сергеевич, — наседал директор, — если вы примете моё предложение работать в Зухове, то и с картиной почти не расстанетесь, и денег заработаете. Не столько, конечно, сколько мог бы заплатить вам Диллингер-младший, но вполне неплохо.
До меня не сразу дошло, что Диллингером-младшим Вайсс именует нашего Фрица. Ну да, директор-то, в отличие от нас всех, знал и Диллингера-старшего…
— Если же решите вернуться в Москву, — продолжал Кощей, — то зачем вам вообще картина?
— Как это зачем?! — по мне, этакая наглость выглядела уже чрезмерной.
— Вот так — зачем? — директор снова адресовал мне улыбку, больше похожую на оскал хищника. — Вам же Григорий Петрович говорил ещё в Москве, что картина может быть источником некоторых проблем? Да вы это и сами теперь знаете. Поймите, Павел Сергеевич, картина не существует отдельно от того, чем занимается наше Управление! Да, ею владели разные люди, но когда у нас происходила смена поколений главных фигур, она так или иначе оказывала на своих владельцев воздействие, и не всегда полезное. Как минимум одна смерть и одно попадание в сумасшедший дом в истории картины известны. Вы сами этому подвержены не будете, но вашим потомкам это зачем?! Тем более, есть вероятность того, что ваши потомки одновременно могут стать и моими! — ага, это он так изящно на Наташку намекает?
— Но как такое может быть? — в голове такое что-то не укладывалось.
— А этого никто точно не знает, — поморщился Хельмут Францевич. — Наверное, Эдуард и правда был гением, — Вайсс добавил несколько слов на немецком, судя по их звучанию, не лучшим образом того самого гения характеризующих. Впрочем, по-немецки что ни скажи, звучать всё равно будет как нечто среднее между угрозой и ругательством. — Однако вспомните сами: картина свела вас с Мариной Дмитриевной и привела в Зухов. Вам этого мало?!
На том мы и расстались под моё обещание подумать и заверение директора, что новая наша встреча последует очень скоро. По пути до номера я вынужден был признать, что насчёт картины Кощей, скорее всего, прав — нафиг такое счастье. И Фрицу я её точно не продам.
Маринку и Наташку я застал за одним из их любимых занятий — увлечёнными ласками. И когда первой кинулась мне на шею Наташка, ещё успел задаться вопросом, а не заодно ли с прадедом она действует? Но тут меня накрыло желание, и до самого выхода на обед мне было уже не до умных мыслей. Потом уже, собираясь в столовую, я подумал, что оно и к лучшему — мои дамы хотя бы не терзали меня расспросами. А со всем народом объясняться будет, пожалуй, проще…