Он содрогнулся.
– Страшные вещи говоришь. Когда топором по голове – это понятно, убил. А когда вот так издали… то вроде бы и не убил, хотя еще как убил!
– Культура и цивилизация, – высокопарно пояснил я, – в том, что можно убивать издали, к тому же сразу тысячами, и не видеть крови!..
Он сказал серьезно:
– Жуть какая. Я за то, чтобы убивать топором по голове. Или мечом. Тогда видишь, кого убиваешь. И точно не убьешь женщину или ребенка. А из магического арбалета… Пускаешь стрелу здесь, а там далеко что-то едва заметное падает. Подумаешь! Когда нет чувства, что убил человека, можно убивать и убивать.
– Для этого все и сделано, – пояснил я, – чтобы не было вины! Когда вот так издали, то любой трус может убить хоть тысячи. Или, скажем, очень совестливый… Тут спустил тетиву, а там в другом королевстве тысяча человек упали мертвыми! Это же какое счастье для тех, кто любит поговорить о культуре и гуманизме!
Он слушал вполуха, а то и вовсе не слушал, настороженно всматриваясь в лесную чащу.
– Мало открытых мест, – проговорил он зло. – Не люблю.
– Вон там редкий лесок, – сказал я. – Проскочим галопом. В крайнем случае на рысях.
– Иди впереди, – предложил он, – а я займусь конями… Нет-нет, я не жалею, что взяли шестерых!
– Сменим, – сказал я. – Боюсь, понадобятся свежие лошади. Но сойдут и полусвежие.
Он остановил коня, двух с поклажей оставили, а с наших сняли седла и перенесли на запасных, это Фицрой хорошо придумал. Пусть не из стратегического расчета, а из простой человеческой жадности, но все равно хорошо, что нам на пользу, а остальные как хотят.
Старались держаться открытых мест, но иногда все же приходится проскакивать через леса, в этом случае даже я безжалостно подгоняю ничего не понимающих коней, пусть и груженых. Это им все равно, в чьи руки попадут, но я эгоист, а еще жадный, как положено любому нравственному человеку – кони здесь ценность.
Гуцары, как и викинги, почему-то не любят коней и предпочитают сражаться пешими. Вообще-то пешими сражались и знаменитые швейцарские наемники, как и чуть позже германские, но для нас отсутствие у гуцаров конницы хорошо тем, что еще несколько раз пришлось пробиваться через мелкие отряды, загораживающие дорогу, но конной погони за нами не было.
Фицрой, то и дело оглядываясь, проронил с уважением:
– Отважный народ!.. Чужие земли не захватывает, но свою отстаивает.
– Мало их, – ответил я сердито.
– Потому и не захватывают?
– А то! Свою страну не создадут, им все равно придется интегрироваться… ну, вливаться в общую семью народов. Или в тот народ, которого намного больше рядом.
– Не захотят, – ответил он уверенно.
– Чтобы выжить, – заметил я, – нужно быть не только отважным, но и гибким.
– Тогда им придется туго, – сказал он.
– Все зависит от них, – ответил я. – Это геркулановцам было не договориться с Везувием… а люди с людьми всегда могут, да только редко делают.
– Да ладно тебе…
– Сам знаю, – огрызнулся я, – но все-таки за миллион лет культурки что-то да застряло, хрен выдернешь.
– А хотелось бы?
– Конечно, – ответил я с убеждением. – Культура всегда жить мешает!
И в самом деле чувствую угрызения совести, этот народ обречен на истребление, отстаивая свои права и свободы, культурка во мне протестует, а вот демократия рационально говорит, что у них была возможность принять власть королевы Орландии и влиться в жизнь большого и богатого королевства на общих основаниях. А то ишь чего восхотели…
И в плавильном котле племен и народов остались бы живы…
Вообще-то отважные гибнут в первую очередь. В конце концов останутся только самые трусливые, они назовут свою позицию гуманизмом и духовностью, заговорят о подъеме культуры… а может быть, все так и есть?
Кони идут споро, даже груженые, хотя какой там у них груз, одна видимость. Еще несколько раз нас пытались ограбить, и, думаю, одним ограблением дело бы не обошлось. Фицрой то и дело пускал в дело меч, красуясь даже передо мной приемами. Вообще-то не слишком уж виртуозными и хитрыми, я и то могу лучше, но понимает, насколько в рукопашной важна скорость, и двигается, как разъяренный кот в стае собак.
Я обычно держал пистолет наготове, но стрелять приходилось редко, Фицрой успевал, хотя потом бахвалился, как и кого зарубил, а я ехидно указывал, сколько ударов он пропустил и где у него будут кровоподтеки.