Дан посадил крыло внутри деревенского двора. Знакомые острые запахи аловского жилья, прелой аморфитной кожуры, расплавленной изоляции и машинного масла окружили его. Пыльный запах кавинов плыл из черных круглых окон, проделанных в стене у самой земли. От самих алов пахло по случаю торжества притираньями из жеваных цветов аморфитов и городскими духами. Кое от кого, правда уже попахивало и хмельным бешеным орехом, который алы грызли для того же, для чего люди пьют спиртное.
Сидеть в аловской деревне было не на чем, кроме как на аморфитах. В мыслях Аурики промелькнуло что-то об окончательно испорченных брюках, музейной обстановке и старой кожуре, и Дан остался сидеть вместе с ней на сиденье уникрыла.
– Как хорошо, тут все как в музее! И стена из аморфитов, и деревенский двор! – пришла в восторг Аурика. – Здесь всегда так или только в честь праздника? Даже «сиденье вождей», как в старинном мираже, – первый раз в жизни вижу!
– Это все дед Наваил, он потомственный учитель мыслепения, поэт, собиратель песен и сказок, вот и убедил соседей и родственников сохранить старину, – объяснил Дан.
Скольких трудов стоило старому Наваилу сохранить этот музейный вид, сколько денег было вложено, легче построить два современных поселка! А сколько времени потратили старушки-алаи, устраивая жилье в аморфитах стены и проделывая в ней пальцами и зубами старинные круглые окошки! И сколько удобряли и поливали огромный аморфит в середине двора, чтобы «сиденье вождей», посаженное еще прадедом Наваила, не засохло! Сейчас на «сиденье» уже усадили Элиала вместе с молодой женой. Они сели, снова обхватив друг друга крыльями и сплетясь хвостами с любовном объятии. Рядом с «сиденьем вождей», в небольшом загончике, сплетенном из сушеной кожуры аморфитов, ползал и жевал жвачку крупный кавин. Судя по горбатой спине, кавин уже вынашивал ребенка из яйца какой-то алаи, и Дан уже сообразил, какой именно, хотя Элиал ничего ему не рассказывал.
Над стеной и двором хлопали черные крылья алов, маленькие лиловые дети-алао летали среди взрослых, не собираясь спать в такой вечер. Недалеко от полукруглого выхода горел костер, на котором жарились то ли длинные, похожие на змей, морские рыбы, то ли придонные черви. Дан любил аловское жаркое в любых видах, поэтому не стал вдаваться в подробности. Рядом с костром работала выставленная во двор кухня-синтезатор, а вокруг суетились две молодые алаи, смешивая поджаренное на костре мясо кавина с синтезированными подливками. Крылатые многоножки размером в ладонь, слетевшиеся на запах еды, вились тучами вокруг синтезатора.
Крупный ал в форменной полицейской сетке из красно-синих шнуров, часто хлопая крыльями, перелетел через стену, держа в пальцах каждого крыла по два придонных червя. Огромные, чуть не по метру длиной, черви были торжественно возложены на крышку синтезатора, вода немедленно потекла на светящиеся индикаторы. «Куда ты их мокрых бросаешь, Гиал! Сейчас же убери!» – захлопали крыльями молодые хозяйки. «Скажите спасибо, что вообще этих гадов принес, хвост им в зубы!– выругался полицейский. – У меня сегодня дежурство!» Взмахнув огромными крыльями, он улетел, предоставив поварихам самим спасать высокотехнологичное оборудование от воды.
Среди сильных, резких биоволн алов Дан не сразу различил человеческую биоволну. Что такое? Почему человеческая волна слабее, чем у алов? Дан присмотрелся. У подножия «сиденья вождей», позади загончика с кавином, устроился прямо на земле человек со светлыми волосами. В руках у него был какой-то прибор, похожий на миражный синтезатор.
– Здравствуйте! Я – Арсен Оболенский, уроженец Земли, участник конкурса молодых этнографов и этнологов. – улыбаясь, проговорил человек, вставая и подходя к Дану и Аурике. Человек говорил на евроамериканском с мягким земным выговором, а встав, оказался невысокого роста, полноватым и неуклюжим – настоящим мешком.
– Организаторы конкурса этнографов пригласили победителей в лесную деревню, а господин Наваил разрешил побывать на свадьбе его внука и даже сделать запись с переводом, у меня в микрокомпе есть программы, – продолжал Арсен Оболенский. – Правда, из троих победителей прилетел я один, но это даже неплохо, я никому не буду мешать. Как говорят регдондские долонаны – одна рыбка моря не выпьет.