Оба не умели делать это искусно, но она была внеземной девушкой, а он принцем. Любая черта, даже лишняя, несуразная, на пергаменте выглядела как идеал мирового творчества.
Они пытались рисовать друг друга. И оба проводили часы, держа черный уголь в руках и пытаясь создать копию сидящего напротив. Признаться и ей, и ему все равно было на конечный результат. Им нравился процесс. Не рисования самого, а изучения.
Он узнал, что ее реснички очень тонкие и не такие длинные, как могло казаться. Узнал, что ее ушки похожи на ракушки моря, а губы были цвета свежего персика. Глаза, как небо в ясный день, сочетали в себе облака и волны спокойного океана. Он видел ее насквозь и мог нарисовать любую черту лица, но никогда не смог бы нарисовать ее мысли.
Она же воплощала его глаза как темный сосновый лес с белочками и лисами. Темный, но не из-за страха, а из-за густых крон деревьев, что проводят малую часть света. Девушка видела его приятные скулы и рассматривала с тянущейся долготой шею, ключицы и руки. Повторяла его образ на пергаменте. Могла рисовать и его, и его мысли. Те истории, что он ей ведал. Однако вот она никогда не воплощала свои. Вероятно, не хотела, а вероятно, их просто не было. Лину не верилось, что такая чудная девушка может не иметь захватывающих историй. Но он не знал ее жизни, ее измерения и ее воздуха. Нуждалась ли она во сне, пище, дыхании и свете? Лину было не интересно. А она не говорила об этом, ведь знала — Лина никогда не оттолкнет от ее мира. Если он решится — он примет все, дабы быть с ней, держать за руку, не отпускать никогда.
Лин думал о ней всегда. Когда смотрел на нее вблизи, на нее, уходящую босиком в саму ночь, и когда просыпался. Границы меж его и ее миром словно смылись, как камешки на песке сильным порывом волны. И он хотел знать, думает ли она о нем также часто? Но напрашивалась мысль: а разве это важно? Может, и да, но Лин не знал, какие чувства — правда, а какие лишь туманят сознание, не знал, что ощущать и что думать.
Может, не думать вообще? Думала ли она? Работает ли ее мозг также, как у Лина, либо она делает все, опираясь на сердце, ощущения, на кожу, что касается принца?
Слушала сердце или себя? А в чем, собственно, отличие между ощущениями сердца и самим человеком? Ведь сердце — источник жизни, без которого не было бы столь прекрасных созданий — людей. Почему разграничивают тело, разум и сердце? Почему это не единое целое?
А была ли она таким же человеком, каким был Лин?
Принц знал ответы на многие вопросы этой жизни, но точно не на эти. Время спустя он наконец пришел, но не к ответу, а к осознанию. Их не существует. Отвечать на эти вопросы нет смысла, ведь это и есть ключ к разгадке — сами эти вопросы являются ответами.
Лин всегда имел предрасположенность к логической деятельности, причем идеальной. Он понимал исходы, когда событие даже еще не началось, и по одному слову мог понять мотив длинной речи, либо же по одному кивку осознать, что случилось. Но любовь, как известно всем, меняет человека в корни. И Лин, хоть и являлся принцем — к тому же особенным, умеющим говорить со звездами, не был исключением данного принципа. Никто не исключение.
Ночь оказалась роковой.
Однажды, потеряв счет времени, Лин пришел на поляну поздно. Впервые она ждала его. Стояла, как статуя, на их излюбленном месте, будто бы не живая вовсе — вероятно, таковой и была. А он, поникнув, с опушенной головой, волочил медленно ноги, касаясь пятками грустной травы. Принцу казалось, даже дерево спустило ветви слегка вниз, выказывая печаль.
Она без обещанной улыбки, что сталонеожиданной обыденностью, ждала, пока Лин скажет хоть слово, и он, в тишине глубокой, которая обоих топила в безграничном океане, наконец услышал то, что так ждал. Биение ее сердца. Оно громыхало и стремилось выпрыгнуть прямо в руки Лину. Боялось, трепетало и дрожало.
Лин этого никогда не осознает, но в самом деле это было его сердце.
— Невеста. — Только и сказал Лин.
Неважно, поняла ли она значение этого слова или понятия не имела. Но она догадалась обо всем ранее, чем он заговорил. А ведь Лин даже не поднял глаз. Не смотрел на нее. Но она знала.
Это была их последняя ночь.
Все ощущалось по-иному. Рука ее холодная, как самая далекая планета от Солнца, а его — жесткая, как у будущего короля. Как у парня, дальнего от чего-то внеземного. Они старались не смотреть друг на друга дольше пары секунд, иначе слезы затопили бы весь мир и все небо. Иначе они бы попрощались. Но никто не хотел делать это, никто не желал подводить все их бесконечные ночи к этому.