«Указано моими повелениями в соблюдение крестьянского здоровья и особливо малых детей прописанными в них резонами и лекарствами, как и о находящихся во сне, чтобы таких отнюдь на ветер и для причащения в Божию церковь не носить. Сия болезнь неминуемо каждого человека исходит. Бережливость от ветра теплотою, а не ветром. Но ныне, к крайнему моему сожалению, слышу, что из семьи Якова Калашникова девочка оспой померла, и он квартирующему у него подлекарю сказал: «Я рад, что ее Бог прибрал; а то она нам связала все руки». С прискорбностию нахожу нужным паки подтвердить, что бы во всем сходно крестьяне прежние мои приказания исполняли. Неисполнители наказаны быть имеют следующим штрафом: Калашникова при собрании мира отправить к священнику и оставить на три дня в церкви, чтобы священник наложил на него эпитимию, чтобы впредь так говорить об умерших своих детях не мог; а старался бы о воспитании и присмотре за ними, яко он и сам от отца рожденный. Старосту же за несмотрение поставить в церковь на сутки, чтобы он молился на коленах и впредь крепко смотрел за нерадивыми о детях отцами и не дозволял младенцев, особенно в оспе, носить по избам, от чего чинится напрасная смерть; в противном случае будет поступлено веще. О прочих крестьянах не моего владения я ничего не говорю. Но только запрещаю, буде у них в оспе есть дети, в домы не ходить и детей малых туда не пускать».
Без таких национальных наставников и заступников народ — сирота, хоть ты удовлетвори до макушки его растущие материальные потребности. Стали ли мы от перестройки умнее? Время покажет. Но обнадеживающих симптомов мало. Вот хотя бы эти письма. Подготовил, научно описал и издал громадный фолиант кинорежиссер Вячеслав Лопатин. Стало ли это предметом общенародного обсуждения? Нет. Выдвинул ли ученый совет Центра русской культуры имени Андрея Рублева Лопатина на соискание ученой степени доктора «гонорис Кауза»? Нет. Кто в стране вообще печется о приращении духовных ценностей? Для чего же тогда был создан Фонд культуры СССР? Сейчас все бросились читать в наркотическом угаре разоблачения. Думаете, чтобы засучить рукава? Нет, чтобы броситься в наш отечественный вид повального спорта под названием «Охота за козлом отпущения». Сколько мы распаляли себя классовым зубовным скрежетом по поводу крепостного права? А все ли мы знаем о прошлом нашей родной деревни?[5] Потому у нас и прилавки пустые, что прошлое забыли. Кто на первое место ставит материальные потребности, у того никогда не будет изобилия.
Без личности на селе не будет продукции, не будет прибыли, как бы не суетились эпигоны казарменного коммунизма и не вытирали по телевизору пот со лба, и не кричали громче всех о прибыли и умении хозяйствовать. Без достоинства земля не рожает. Ей, земле, нужен хозяин, а потому есть только один способ и путь к силе и процветанию — это вернуть землю единственному ее хозяину, тому, кто ее поливает своим потом. Сегодня село очень неоднородно. Скорбным свидетельством тому школа для умственно отсталых в станице Григорополисской. Нужен отбор хозяев, город может помочь, если бросить клич отобрать мужчин-механиков с золотыми руками в городе и дать им льготы и ссуды. Словом, пришла пора нового возрождения усадебной культуры и людей суворовского здравого смысла и служения. Юношей надо воспитывать чести с молоду, чтобы перед смертью каждый из нас имел бы не больше поводов к сожалению, чем было их у Катона в последний час. Он, говорят, перед смертью сожалел только о трех своих поступках. Однажды он поплыл морем, когда мог достичь этого места сушей. Другой раз, когда впервые в жизни доверил государственную тайну жене. И третий случай: он отложил на один день написание завещания.
В этом очерке автор, как мог заметить читатель, не скупился на цитирование из народных наставников. Это вовсе не потому, что я испытываю особое пристрастие к цитатам или чужим мыслям или не способен опереться на собственные суждения. Нет, сегодня пришла пора позвать в прямые собеседники наших подвижников, не клясться их именем, а дать им слово и ввести их речь в контекст наших непростых будней и нашей прозы.
Было бы неловко забыть отца нашей новой педагогики К. Ушинского и напомнить всем ученическим бригадам страны, что в его лице они имеют такого же заступника, как Суворов. Вот его замечание о воздействии родной земли на нас:
«А воля, а простор, природа, прекрасные окрестности городка, а эти душистые овраги и колыхающиеся поля, а розовая и золотистая осень разве не были нашими воспитателями? Зовите меня варваром в педагогике, но я вынес из впечатлений моей жизни глубокое убеждение, что прекрасный ландшафт имеет такое огромное воспитательное влияние на развитие молодой души, с которым трудно соперничать влиянию педагога».
5
Привожу в сноске очень важное примечание, сделанное составителем «Писем Суворова» В. Лопатиным. «Следует помнить, что в Европе XVIII в. крепостное право не было исключительным явлением. В Шотландии, например, рабочие угольных и соляных копей вплоть до конца XVIII в. фактически находились на положении крепостных. Крепостное право существовало в Чехии и Моравии до 1781 г., в Дании до 1800 г., в восточных землях Германии до первых десятилетий XIX в., в Венгрии до 1848 г. Причем подавляющее большинство крестьян в Чехии, Польше, Восточной Германии были крепостными; в Дании в 1750 г. доля крепостных составляла 85% общего числа крестьянских хозяйств. Что же касается России, то удельный вес крепостных в массе крестьянского населения Великороссии, Сибири, Прибалтийских губерний и Украины составлял в 1766 г. 52%, в 1796 г. — 57%. (См.: Илюшечкин В. П. Система и структура добуржуазной частнособственнической эксплуатации. М.: Наука. 1980. Вып. 2. С. 261—263.) Неодинаковым было и правовое положение крепостных. В Прибалтике еще в XVII в. «виселицы в имениях бывших вассалов Ливонского ордена были явлением бытовым». Необычайно жестокий характер носила крепостническая эксплуатация в восточногерманских землях, и особенно в Пруссии, где еще в начале XIX в. помещик обладал правом присуждать своих крепостных к смерти. Польские помещики вплоть до 1768 г. имели юридическое право казнить своих крепостных. В России помещики никогда формально не располагали правом жизни и смерти в отношении своих крепостных крестьян (см. там же. С. 117—118).