Так для чего же нам Пушкин? Чтобы знать, кого мы воспитываем. Какого ученика мы ждем. Помог ли нам Афганистан прояснить это? Бесспорно да! И главный вопрос школы, как и всюду, — кадры. Каков учитель? А ведь честность требует сегодня сказать: «Какова учительница?» Кто, по Белинскому, будет «решать судьбу» ребенка, а значит, общества? И можем ли мы сохранить самоуважение к себе, зная, что самое тяжелое и самое ответственное дело в стране — воспитание детей — мы взвалили на плечи переутомленных женщин, у которых и свои дети дома. Педагог — центральная фигура в школе, как офицер в армии и на флоте. Академия педагогических наук по идее для корпуса учителей и пятидесяти миллионов школьников то же, что для армии Генеральный штаб. Может ли Академия выполнить свою роль среди травли и улюлюканий? Имеет ли это отношение к армии? Более чем прямое.
Не так давно пригласили на встречу в среднюю школу с математическим уклоном группу ведущих преподавателей Военной академии имени М. В. Фрунзе. Через эту академию прошел цвет советского офицерства, она и сейчас открывает парады на Красной площади. Она представляет армию, которая жертвовала собой в Чернобыле, теряла товарищей за Гиндукушем, строила БАМ и чьим скромным служением обеспечена мирная жизнь и учеба детей.
Возглавлял группу офицеров генерал К. М. Цаголов, он же пригласил меня принять участие в беседе. Когда в большой класс к старшеклассникам вошли полдюжины боевых офицеров, знающих не понаслышке, что такое пули, засада, мины и смерть, ни один из учащихся даже не встал. Они не только не встали, но даже и не сидели, а вызывающе развалились. И это подростки, почти дети, впервые видевшие вошедших, которые были полны дружелюбия к ним. Несколько дам, представляющих руководство школы, сидели как ни в чем не бывало. Началась со стороны офицеров неловкая и тягостная попытка начать беседу с учениками, которые не хотели ничего знать и были глухи, были даже невраждебны, для этого нужно как-никак духовное, пусть злое, усилие. Нет, школьники хихикали, были вяло-ироничны и временами развязно скучали. Чувство стыда от того вечера не прошло, видимо, ни у кого из взрослых. Они чувствовали себя как будто в чужой стране.
Генерал Цаголов, который находил общий язык даже с душманами, не нашел контакта с этими ребятами. Всем незаметно дирижировал беспокойный молодой учитель, который сидел за спинами мальчиков. Чувствовалось, что он «сотрудничает» с ними давно. Воздух явно был в школе с душком, нервный и настоенный на интригах, в которые вовлечены были «сотрудничающие» юные интеллектуалы. Ребята, видимо, считали, что, являясь учениками спецшколы, призваны поставить на место этих «дядек» умными вопросами. Они демонстративно издевались над гостями.
Надо бы встать и вежливо попрощаться. Но какое-то неудобство останавливало... Все-таки, думалось, дети... К. М. Цаголов искренне и горячо, чуть не показывая тельняшку, пытался их убедить, что офицеры, которые перед ними, такие же люди, как все. Но он ловил только усмешку учителя-дирижера. Несчастные дети. Тлетворный дух всезнайства и иронии уже тронул их неокрепшие души. Но и это можно было бы простить, если бы в них был юношеский вызов, в одежде щегольство и опрятность, в речах соль остроумия, пусть и пробующего свои силы. Была, напротив, у них и даже у девочек какая-то неряшливость в одежде, запущенность, перегруженность какими-то заботами и некоторое недержание стана, подобающее старчеству. Еще год-другой, и эти бедные снобы попадут в армию...
В той же академии имени М. В. Фрунзе начальник музея рассказывал. Военрук 29-й школы, что в районе Кропоткинской улицы, попросил позволения прийти в музей со старшеклассниками. Начальник академии генерал-полковник В. Н. Кончиц в порядке исключения разрешил этим «гражданским» посетить музей. Как-никак ребята из школы, которую он сам окончил. Теперь это английская спецшкола. Старшеклассники выбили начальника музея из колеи на месяц. Пока он рассказывал им об академии, они слонялись по музею, хохотали, перебивали его и прямо заявили подвижнику музея — боевому офицеру, который тридцать лет по крупицам собирает экспонаты, что им ни академия, ни музей ни к чему. Дескать, они в армии не собираются служить. Поступят через «предков» в вуз и дальше дорожка по «загранкам». А войско — это ниже их достоинства.
Мы живем в пору созидательной перестройки, а не «хрущевской», когда закрыли не только десять тысяч церквей, но и многое «перестроили» так, что армия и общество до сих пор расхлебывают. Одной из таких разрушительных перестроек было упразднение многих суворовских училищ и специальных школ, поставлявших в армию лучшие кадры. Думаю, что любая военная академия или училище вряд ли до конца выполнят свою социальную роль, если при них не будет мальчишек, не будут шуметь зеленые побеги. Мальчишки заставляют подтянуться, посмотреть на себя со стороны. Уверен, имей академия суворовцев, офицеры на встрече с юными вундеркиндами и их беспокойным «сотрудником» были бы веселее, насмешливей и находчивей. Суворовские училища ломают замкнутую кастовость армии. Мальчики в погонах — это как улыбка войска. У народной армии должны быть свои любимцы, и пусть первые наборы пройдут в детских домах. Это понимает генерал-полковник Владимир Николаевич Кончиц — учитель учителей. Он за ту форму обучения юношей, которую можно ввести немедленно и которая нами, как и многое другое, незаслуженно забыта. Сам генерал после семилетки окончил в Москве на Пречистенке военно-учебное заведение с неудачным названием «спецшкола». Эти спецшколы по родам войск до войны были вожделенной мечтой мальчишек. После семилетки юноши поступали в них. Носили военную форму с гордостью, но жили в семьях. Это нечто вроде нынешних заведений с не менее неудачным названием ПТУ. По части нелепых названий, имен и формы мы никому не уступим. А форма, по Гегелю, свечение сущности и требует ответственности.