— Ждет не дождется, — процедил Мачеевский. — Шляпы пересчитал? — указал он на вешалку в прихожей.
— Пересчитал, две штуки.
— Вот именно! — усмехнулся Зыга. — Одна — этого… — Он указал на молодого человека с усиками, который то и дело нервически застегивал и расстегивал верхнюю пуговицу на пиджаке своего серо-пепельного костюма. Зельный заметил это и на всякий случай прощупал ему внутренние карманы.
— Ну, а второй — Закшевский, — пожал плечами Томашчик.
— Ты ничего не смыслишь в моде, Адольф. Разве товарищ главный редактор похож на того, кто носит шляпу?
— А где тогда третий?
— А я что, знаю? Может, во дворе, в уборной.
Томашчик усмехнулся — Зельный решил, что, не иначе, при мысли о том, какое глупое лицо будет у коммуниста, который выходит себе спокойненько из нужника, а у него на руках защелкиваются наручники.
— Пошли! — кивнул Томашчик своему агенту.
Как только за ними закрылась дверь, Мачеевский схватил Закшевского за плечо.
— За мной! — рявкнул он. — Вы проследите, — велел он официальным тоном Зельному. Завел редактора в спальню и толкнул на кровать.
— Ну что ты, Зыга? — засмеялся Закшевский. — Вот так вот сразу и в койку?
— Не надейся, Юзек. Обжиматься мы с тобой можем на ринге, в клинче. Только что-то я последнее время тебя не вижу. Пишешь, вместо того чтобы боксировать?
— А что? Хочешь автограф попросить?
Мачеевский усмехнулся, покачал головой. Да, этот парень был прирожденным боксером, даже говорил так, как будто по морде бьет. Закшевский привлек его внимание уже несколько лет назад, когда будущий редактор подрывной газеты был студентом первого курса на юридическом в католическом институте и только еще начинал тренироваться. Тогда он писал чрезвычайно благонадежные стихи о родине и всякие благоглупости, но, видать, отсутствие стычек с цензурой дурно сказалось на его темпераменте.
— Где ты был ночью? — рявкнул Мачеевский.
— А где здоровый мужик бывает по ночам, Зыга?
Младший комиссар пронзил его взглядом. Нет, Закшевский не мальчишка, который сразу начнет колоться, едва почувствовав суровый взгляд полицейского. И Мачеевский об этом прекрасно знал, однако хотел убедиться, действительно ли он ни на грош не верит Томашчику.
Не верил. Закшевский всегда обожал скандалы. Студентом он преследовал корпорантов[6], поскольку те преследовали евреев. И не раз плачущий от унижения молодой эндек[7] вынужден был карабкаться ночью на фонарь, чтобы снять шапку, которую забросил туда Закшевский. Но убить? Кулаком — возможно, но не ножом.
— Кто зарезал Биндера? — бросил младший комиссар. По выражению лица молодого редактора он догадался, что тот уже знает о событиях прошлой ночи. — Как ты думаешь, Юзек?
— Думаю, что так ему и надо, сукину сыну.
— Ты весьма поэтично это выразил. А конкретнее, пока мой коллега не вернулся из сортира?
— Откуда ж мне знать, Зыгмунт?! — Закшевский развел руками. Взял вышитую подушечку, перевернул ее и левым боковым отправил за изголовье кровати. — После этих судебных разбирательств мы с ним больше ни разу не виделись.
— После судебных разбирательств?
— Да, о клевете. Это тянется еще с тех пор, когда я работал в «Курьере» у Тромбича. — Он громко вздохнул и посмотрел Мачеевскому в глаза. — Слушай, Зыга, здесь вы ничего не найдете, как спортсмен спортсмену тебе говорю. Можете нас отправить в кутузку, но зачем? Одно дерьмо и позор для полиции. Ты ж ведь знаешь, я тоже изучаю право.
— Это не моя идея, но не бери в голову. Только ты со мной не знаком, ясно?
— Ну что ты?! — широко улыбнулся Закшевский. — Разумеется, я с тобой не знаком. Девушки бы разобиделись, что я полиции стучу!
Все четверо сидели за столом, не говоря ни слова, а Зельный с кислой миной просматривал грампластинки: один сплошные бетховены, ни тебе вальсов, ни танго. Мачеевский вывел редактора из спальни и велел ему встать рядом с ним у вешалки. Вскоре дверь квартиры открылась, и агент впихнул внутрь изрытого оспой парня в наброшенном на плечи демисезонном пальто. Томашчик вошел последним.
— Что происходит? — спросил он, увидев в прихожей Мачеевского с Закшевским.
— А что должно происходить? Проверь-ка лучше спальню. Этот тут странно смотрел, когда я рылся в постели. Я его караулю.
Он подвинулся поближе к выходу, надавил на дверную ручку. Подождал, пока Томашчик и его агент начнут перетрясать кровать. Глянул еще, что делает Зельный. Зельный ничего не делал, пластинки ему наскучили, и теперь он разглядывал молчащих женщин. Было ясно, что ни одна из них не в его вкусе, но, несмотря на это, он заученным движением откинул шарф, чтобы лучше смотрелся шелковый галстук.
6
Корпорант — член студенческой корпорации. Членство в таких корпорациях не заканчивалось, как правило, после окончания учебы, а продолжалось всю жизнь. —
7
Эндеки (сокр. от начальных букв польск. Narodowa Demokracja — национальная демократия), обиходное название связанных идейно польских националистических организаций. —