— Я вам что, банк? Надо было взять в помощь рядового полицейского. Обернулись бы максимум за два захода. А впрочем, вы переплатили, надо было поторговаться. У нас есть какие-нибудь средства на фанаберии агента Гжевича? — спросил Мачеевский Крафта.
Заместитель только руками развел.
— Нет, — закрыл тему Зыга. — А из пустого даже я вам не налью. Дальше.
— Ковальский и Марчак, — поникшим голосом продолжал полицейский, — ходили расспрашивать знакомых убитого. Не всех застали по адресам. Это пока все, пан комиссар.
— Старший сержант Вилчек? — Мачеевский направил вечное перо на очередного агента.
— Тоже ничего интересного, пан начальник. — Сыщик на минуту отклеился от стены. — Подробности сейчас внесем в рапорт. — Он глянул в свой блокнот. — Ага, дворник показал, что ворота были заперты, но первое — такой замок можно гвоздем открыть, и второе — имеется проход из соседнего двора. Может, что-то будет в этих бумагах, но их все и за сто лет не просмотришь.
— Ладно, — усмехнулся Зыга. — A Фалневич?
— По поручению комиссара Крафта я был в редакции. Сторож меня пустил, потом подъехал редактор… как его там… редактор Алойзий Павлик. Я хотел обыскать помещение, но мы не получили разрешения прокурора.
— Разумеется, и не получите, — проворчал Мачеевский. — Сразу бы прошел слух, что это политическая провокация. Вы на это надеялись, комиссар Крафт?
— Попытаться стоило, — пожал плечами заместитель.
— Мы обыскали только письменный стол редактора Биндера. За его содержимым были направлены два полицейских. Они должны бы уже вернуться.
— Учитесь, вот как надо работать. — Зыга сурово посмотрел на Гжевича. — Пан Крафт?
— Врач констатировал, что смерть наступила под утро. В три, возможно, в четыре. Умер от удара по голове тупым предметом, остальные травмы нанесены после смерти. Вскрытие завтра. До вечера в нашем распоряжении будут еще четыре агента. Предлагаю, чтобы они сменили остальных и попытались связаться со знакомыми Биндера: редакторами и сотрудниками газеты, людьми, упомянутыми в календаре и адресной книге, начиная с самых последних записей. Мотивы… ну, пожалуй, все-таки политические, — рискнул заместитель.
— Не приведи Господь! — Мачеевский поднял руку. — Что угодно, только не политические. Фалневич, Вилчек, Гжевич — домой отсыпаться. Завтра с самого утра явиться ко мне. Как вернутся Ковальский и Марчак, то же самое. Знакомых спрашивать, не было ли им что-то известно о планах Биндера на вечер перед смертью. Долги, личный враг, соперник, обманутая любовница… Я бы пока искал что-то такое. Не важно, что убитый был образцом мещанских добродетелей. Спрашивать вежливо и соболезновать. С политическими шпиками, тоже нашими, не брататься и не болтать. От Томашчика удирать. Да, Фалневич и Гжевич, завтра прямо с утра мне понадобится архив номеров «Голоса» за этот год. Посмотрим, с кем он перецапался. Всё. Комиссар Крафт, вы передадите инструкции Ковальскому и Марчаку.
— Конечно. — Заместитель закрыл блокнот. — Как нам быть с более ранними делами? На понедельник назначен допрос кладовщиков по делу о взломе на бойне. В полдень заканчивается сорок восемь часов задержания Вирша, разбой с применением.
— Разбой? Дело нехитрое, как раз для рядовых из комиссариата. Подгоните их, пускай поработают. Кладовщики пару дней подождут, им от этого хуже не будет.
— Ну а мне что делать, пан начальник? — спросил Зельный, пригладив волосы.
— А ты прогуляешься по борделям, поспрашиваешь, — сказал младший комиссар и тут же перешел на официальный тон: — Только не говорите, что вы для этого задания не подходите!
При виде того, как разинул рот Зельный, даже Гжевич, которого ударили по карману, не сумел сдержать смех.
Вечер для ноября был вполне приятный. По крайней мере, был бы, если б не мертвый Биндер с утра и живой Томашчик днем. Мачеевский неспешно шел по улице Зеленой, параллельной помпезному Краковскому Предместью, минуя обшарпанные подворотни тех самых домов, которые с фасада выставляли сияющие витрины магазинов и соблазнительные вывески ресторанов. Зыга шагал, сунув руки в карманы, с папиросой в зубах.
Проходя мимо бывшей православной церкви, а ныне костела миссионеров, в котором уже послезавтра его ждала добровольно-принудительная месса для полицейских, он на минуту поднял взгляд на небо. Звезд не было, но сквозь тучи проглядывала луна. Был третий день после полнолуния, а потому никакие астральные флюиды не могли бы объяснить чудовищного убийства в квартире Романа Биндера, если бы Зыга верил в подобные вещи. Однако он не был скучающей вдовой, чтобы угодить в когти спиритизма или астрологии. Факт, он был вдовцом, как и Биндер, но отнюдь не скучающим. Детей, которых надо нянчить, ни своих, ни чужих, у него не было, а два месяца назад он завязал многообещающее знакомство с панной Ружей, медсестрой из Больничной кассы с Ипотечной. Вполне, впрочем, современной и эмансипированной, жаль только, что он не мог пригласить ее к себе. Не выходило; его развалюха на Иезуитских Рурах скорее напоминала пьяный притон, чем дом полицейского офицера.