Мачеевскому очень хотелось схватить этого охотника на коммунистов за лацканы пиджака и со всей силы шмякнуть о стену.
— Ты прекрасно знаешь, что не найдешь его ни в одном списке, — проговорил он, стараясь сохранять спокойствие. — И еще лучше знаешь, сколько пользы от таких неофициальных информаторов.
— Меня не касается, умеет ваш отдел использовать стукачей или нет. Однако имеются инструкции, директивы…
— Томашчик, ты откомандирован сюда и находишься у меня в служебном подчинении, — ледяным тоном напомнил Зыга.
— Не в служебном, только в оперативном, — с улыбкой уточнил тот.
— Холера ясная, о чем ты говоришь?! У тебя есть, за что его сажать? Хочешь выставить себя идиотом — твое дело. Но это заденет и мой отдел.
— А-а-а, так речь идет об отделе! — театрально выдохнул Томашчик. — Ну тогда не беспокойся. Я не упеку Закшевского.
— Ну и дальше? — Зыга закурил. Он должен был чем-нибудь занять руки до тех пор, пока здравый рассудок не возобладает над рефлексами боксера.
— Ну и дальше, Закшевский официально учится в университете, так? И пока он учится, он освобожден от военной службы. Однако когда ксендз-ректор ответил на мой звонок и выслушал, что у меня было ему сказать, то решил вычеркнуть его из списка студентов. Я сразу же известил об этом уездную комендатуру пополнения личного состава. В штрафных ротах пехоты всегда найдутся вакансии. Кто знает, может быть, там его научат уму-разуму быстрее, чем в Замке.
— Адольф, ты это по глупости творишь или по убеждению?
— А ты, Зыга, прикрываешь его как старого знакомого, — Томашчик поправил очки, — или, может, ты сам красный?
Он выждал с минуту, наслаждаясь зрелищем стиснувшего зубы Мачеевского. Однако поскольку тот ничего не ответил, вернулся в комнату. Он больше не спрашивал у Закшевского его имя, фамилию и имя отца. Зыга услышал только его злорадный смех, а потом Томашчик начал напевать кавалеристскую песню:
— Кавалерист, ядрена мать! — рявкнул в рифму Мачеевский.
Телефон заливался как бешенный. Зыга с Крафтом переглянулись, отвечать или нет. В конце концов Мачеевский потянулся за трубкой.
— Что?! — воскликнул он почти тут же. — Нет, к нам его не вези! Сейчас сам приеду.
— Случилось что-то? — спросил заместитель.
— Фалневич звонил из Двойки. У них там паренек из Косьминека. С часами Ежика. А я не хочу, чтобы Томашчик о нем пронюхал.
— С тобой поехать?
— Спасибо, я лучше возьму Зельного. Это может оказаться не в полном согласии с буквой закона.
— Зато с духом — да? — скривился в кислой улыбке Крафт.
— С духом — как нельзя более.
Зельный был у старшего сержанта Анинской из «аморалки». Они на пару допрашивали очередную жмигрудскую проститутку. Агент менял лицо как хамелеон: только что кивал головой с пониманием: мол, да, в наше время трудно заработать пару грошей, и тут же грозился отобрать санитарно-бытовую книжку. Слышно было даже в коридоре.
Мачеевский на минуту задержался у двери. Не хотел прерывать: допрос как раз входил в решающую фазу.
— Не знаю я ничего, пан полицейский, — повторяла проститутка. — Я ничего…
— А знаешь, сколько лет получишь за пособничество в преступлении?! — прорычал Зельный.
— Ну и дура ж ты, курва! — поддержала его зычным голосом старший сержант Анинская. — Мы тебя домой отпустить хотим, а ты сама себя на нары толкаешь…
— Когда выйдешь из кутузки, может, тебя куда-нибудь прачкой и возьмут, — сладким голосом предсказал агент. — Потому что шить и кроить ты явно не сможешь.
Зыге не пришлось долго ждать. Она повернул ручку двери, услышав, что девица начинает припоминать цензора.
— Добрый день, пани старший сержант. — Мачеевский кивнул полицейской.
Крупная Анинская, вскакивая со стула, едва не опрокинула стол. Зыга знавал несколько таких женщин с характером и габаритами мужчин, которые рубят правду-матку без всяких словесных изысков. Большинство их успешно содержали третьеразрядные забегаловки, как, например, хотя бы одна из сестер, владелиц ресторации на Костюшко, рядом с редакцией «Экспресса» и «Голоса». Те посетители, что поспокойнее, называли это заведение «Под тринадцатью сиськами», но те, которые имели несчастье быть выставленными оттуда силой, скорее говорили «Под кулачищем».