— Рассчитаемся как обычно, да, пан Флорчак? — спросил Зыга, высаживаясь из машины.
— А я разве жалуюсь, пан комиссар? — Шофер отпустил тормоз и поехал к вокзалу.
Два следователя вошли в комиссариат. За столом, огражденным барьерчиком, сидел молодой участковый и что-то писал чудовищно скрипящим пером. Перед ним раскачивалась, как еврей в синагоге, толстая женщина под пятьдесят и без конца твердила:
— Матерь Божия, Матерь Божия…
Полицейский поднял глаза на входящих, бегло оценил их взглядом, после чего указал на лавку под окном.
— Ждать здесь. Сейчас закончу.
Зыга осознал, что комендант Собочинский, однако, кое в чем относительно его внешности был прав. Он вздохнул и вытащил из кармана металлический служебный значок.
— Но у нас назначено, — язвительно пробурчал он.
— Извините. — Участковый отложил ручку. Баба удивленно смотрела на стоящего рядом с ней мужчину с угловатым небритым лицом и сломанным носом. Беззвучно повторив еще раз: «Матерь Божия», она умолкла.
Участковый отворил калитку и кивнул прибывшим на дверь. Узкий коридор вел к следующей, которую заслонял собой высокий статный полицейский. Зыга подошел к нему, не убирая своей бляхи.
— Пан комиссар Мачеевский? — удостоверился полицейский.
— А что, не похож? — буркнул Зыга.
В небольшом кабинете, развалившись на стуле, сидел за столом полицейский с нашивками прапорщика, начальник комиссариата Шевчик. Посреди комнаты Фалневич поднимал только что опрокинутый стул. Рядом вставал на четвереньки паренек в клетчатом пиджаке и рваном свитере в елочку. Его расстегнутая рубашка-апаш живописно мела выкрашенные коричневой краской доски пола.
— Что с ним? — спросил Мачеевский.
— Ничего, пан начальник, — пожал плечами Фалневич. — Очень неудачно споткнулся и…
— Растяпа! — неодобрительно проворчал Зыга, придавив ногой апаш поднимающегося паренька. Хулиган снова чуть не зарылся носом в пол. — И что-то там пропел?
— К сожалению, пока ничего, — скривился агент. — Но время еще детское…
Бандит поднял взгляд от стоптанных ботинок младшего комиссара. Увидел здоровяка с несвежей физиономией и сломанным носом. Подумал, что уж этот-то круто перейдет к делу, однако мент тут же утратил к нему интерес. Пожал руку прапорщику и присел на подвинутый ему стул. Закурил.
— Мы обнаружили при нем вот это. — Шевчик насадил на карандаш застежку ремешка золотых часов. — «На десятую годовщину свадьбы — любящая Хелена», — прочитал он выгравированную надпись. — Ты женат? — обратился он к пареньку, которого Фалневич как раз усаживал на расшатанный стул. — И уже десять лет?! Даже цыган так рано не женится!
— Звать тебя как? — спросил Зыга.
— Игнаций Кисло alias[46] Мелкий, шестнадцать лет, три класса начальной школы, безработный.
— Безработный, — повторил младший комиссар. — А часы с пособия?
— Это не мой «косиор», — нехотя взвыл Мелкий. — Я нашел, шел вернуть…
— А от участкового сбежал, чтобы он часы не украл. — Фалневич поправил пальто, как будто случайно заехав парнишке локтем в ухо.
— Шел вернуть, — повторил Мачеевский то ли утвердительно, то ли вопросительно. — Так тебе, наверное, интересно узнать, кто часики потерял, а? Тебе не повезло, потому что это некий типчик, который получил пером в почку. А где нашел? Здесь поблизости?
Паренек кисло кивнул.
— Это тоже чрезвычайно любопытно, потому что того типа убили в другом месте. У него было еще что-нибудь? — повернулся Мачеевский к прапорщику.
Шевчик показал лежащие на столе две банкноты по десять злотых, немного мелочи и пружинный нож. Зыга кивнул прапорщику, и они отошли к подоконнику. В зарешеченное окно виднелся грязный двор с чахлым деревцем и переполненными помойными баками.
— На ваш взгляд, он? — спросил младший комиссар.
— Нет, кореша, — решительно заявил Шевчик. — Но ему прекрасно известно кто. Округа всегда все знает. Когда был взлом табачной лавки, несколько недель весь Косьминек вместо махорки курил египетские, высший сорт. «Нашел», «в магазине перепутали»…
Прапорщик хотел еще что-то добавить, но его прервал телефонный звонок.
— Это вас. — Он передал трубку Мачеевскому.
— Да? — спросил Зыга.
— Салют, Зыга, два вопроса, — услышал он голос Крафта. — Я послал Гжевича в ломбарды, и подтвердилось. Ежик оставил часы на Кармелитской в среду, забрал в понедельник. Ростовщик обратил внимание на его бумажник, бабло едва в нем помещалось.
— Ну-ну, делает успехи, — заметил Мачеевский.