Посмотрел в спину удаляющемуся Ахейцу, потом опустил взгляд ниже.
«Лужа! — внезапно дошло до него. — Дождя не было весь день!»
— Пан профессор! — окликнул он.
— Я сказал, что не буду с вами разговаривать! — прокричал тот со злостью, даже не обернувшись. От номера его отделяло уже не больше десятка шагов.
— Стоять, полиция! — крикнул Мачеевский, поставив все на одну карту. Это могла быть ошибка посерьезнее, чем попытка прижать Липовского. Но эта лужа и эти брюки… могли ничего не значить… Если он ошибся, то закончит постовым, патрулирующим улицы, и ежедневно будет проклинать ту минуту, когда поверил интуиции вместо инструкций.
Ахеец только ускорил шаг, но Зыга догнал его прежде, чем тот успел вставить ключ в замок. Схватил профессора и отшвырнул к стене.
— Как вы смеете! Да вы знаете, кто я такой?!
Младший комиссар отобрал у него ключ и внимательно осмотрел. Стальной, с латунным кружком и выгравированным номером 121.
— Прошу прощения. — Мачеевский успокаивающим жестом положил Ахейцу руку на плечо. — Уголовная полиция. Есть подозрения, что вам угрожает…
— Вы в этом городе что, все с ума посходили!
Зыга сделал шаг в сторону номера, но по-прежнему не знал, как быть дальше. Внезапно на глаза ему попалась лампа, стоявшая на круглом столике у лестницы.
— Хоть бы вы были правы, — тихо сказал он. — Фалневич, проследи. К двери приближаться нельзя.
Он подбежал к лампе, выдернул шнур из гнезда, следующим резким движением вырвал его из основания лампы. Оглянулся назад. Разъяренный профессор бросал по сторонам гневные взгляды, а молчаливый Фалневич прижимал его своим массивным телом к стене.
Мачеевский сделал глубокий вдох и вернулся к двери, держа кабель обеими руками.
— Холера! — проворчал он себе под нос.
Дома, когда приходилось менять лампочку, он выключал пробки, в комиссариате обращался к Вичлеку, который что-то соображал в электричестве.
Он дважды прощупал провод по всей длине, проверяя, не повреждена ли где-нибудь изоляция. Нет, не повреждена — отель заботился о своем оборудовании. Мачеевский надел перчатки, опустил вилку в лужу под дверью, а другой конец поднес к замку…
Он еще не успел коснуться замка проводом, когда на пол посыпался сноп искр, почти как из сварки. Свет во всем отеле резко померк, долгую минуту лампочки беспокойно мигали.
Младший комиссар смотрел на профессора, сдвинув шляпу на затылок. Оба они за эту секунду покрылись потом с ног до головы. Ахеец отер лоб платком из бутоньерки, Зыга — рукавом пальто.
— Спасибо. — Профессор чуть склонил голову.
— Фалневич, — проговорил Мачеевский каким-то чужим голосом, — прежде всего приведи сюда какого-нибудь электрика, а потом Зельного. Пусть разыщет того пьяного, который облил профессора водой. После этого — бегом на угол Костюшко, там должен ждать Флорчак. А вы, пан профессор, будьте добры ответить мне на несколько вопросов. Потому что, согласитесь, на несчастный случай это не похоже. — Младший комиссар уже пришел в себя и добавил: — Сегодня у нас, правда, тринадцатое, но не пятница.
— Усатый… — пробормотал Мачеевский.
— Да, он живет в отеле, — добавил профессор, вытирая брюки полотенцем. — Был совершенно пьяный. Вы думаете?…
Зыга медленно кивнул. Все начинало складываться воедино: показания Кисло из Косьминека, покушение на убийство Ахейца, ну и этот усатый тип, который прошел мимо них по коридору. Он вовсе не выглядел пьяным.
Мачеевский подошел к телефону, попросил соединить с комиссариатом и распорядился о розыске высокого, крепкого сложения мужчины с усами, возраст около сорока. Прекрасно понимая, что под данное описание подходит множество посетителей ночных заведений.
Если взяться за дело как следует, под утро в комиссариате будет толпа, как в венерической клинике, представил он себе картинку.
— Последний раз его видели в светлом пальто, — добавил Зыга. — И команду из следственного управления в отель «Европейский». Да, я знаю, что сейчас ночь. Выполняйте! — Он положил трубку. — А у нас с вами есть по крайней мере полчаса для спокойной беседы, — повернулся он к профессору.
— Вы любите лекции по истории, пан комиссар? — Ахеец поудобнее устроился в кресле. Младшему комиссару не понравилось его самообладание. Хотя, с другой стороны, профессор скорее был заинтересован в том, чтобы быть откровенным. И, странное дело, несмотря ни на что, он производил впечатление порядочного человека.
— Лекции — не особо. — Мачеевский закурил папиросу.
— Но Сенкевича вы читали?
— А как же, раз десять, не меньше, как, наверное, каждый в этой стране.