— Позволь представить, пан судебный следователь Гриневич, — сказал Леннерт.
— Мы с паном судебным следователем знакомы, — тяжело дыша, ответил Мачеевский. — Здравствуйте, пан поручик.
— Не правда ли, до чего тесен мир? — Гриневич радушно раскинул руки, насколько позволяло пальто.
— А в путеводителях пишут: «Крупный город Люблин»… — холодно ответил младший комиссар. — Пан судебный следователь ко мне по делу?
— Никоим образом! В субботу вечером?! Пан адвокат вспомнил, что сегодня здесь можно будет посмотреть бой. Правда, только тренировочный, но все же — полиция против юристов. А тут вы! Какая встреча! Стало быть, однако, будет жарко. Подержите, пожалуйста, пальто, — обернулся он к очкарику, словно к лакею, а сам уселся на кожаного козла у стены в десяти метрах от ринга. — И что? Как я понимаю, вы условились о встрече. И надеюсь, что я не разочаруюсь.
— Ну что ж, мы условились. — Зыга ударил перчаткой о перчатку. — Хоть я и не ожидал, что ты об этом вспомнишь, Леннерт. У тебя было столько впечатлений!
— О поединке с тобой — как я мог бы забыть? — Юрист начал стягивать свитер.
Мачеевский нехотя смерил взглядом иронично улыбающегося Гриневича, главного зрителя, жаждущего битвы. Перед глазами у него встала заметка из «Спортивного обозрения» о поражении бельгийца. В младшем комиссаре по-прежнему кипело столько злости, что поединок с Леннертом мог бы продлиться даже меньше девятнадцати секунд. Но Зыга решил, что не допустит, чтобы его публика осталась неудовлетворенной, как на острове Куба…
Он запрыгнул на ринг, сделал короткую пробежку на месте и пару пробных выпадов. Минуту спустя Леннерт поднырнул под канаты и без разогрева встал на стартовой черте.
Младший комиссар атаковал первым, осыпая противника лавиной быстрых, нервных ударов, какими только что молотил боксерский мешок. Однако приостановился, заметив, что ему это начинает слишком нравиться. Тогда получил несколько метких ударов в корпус и даже зашатался.
— Что-то тебе сегодня не катит, — процедил сквозь зубы Леннерт.
Зыга двинулся в очередную атаку. Адвокат сменил стойку и ускользнул с линии ударов, так, что прямой левой Мачеевского угодил в воздух. Выбитый из ритма младший комиссар попытался ударить с полудистанции, но контрудар противника отправил его на канаты.
— Это было довольно ловко, Леннерт, — огрызнулся Зыга.
— Обыкновенный прямой правой. Удивляюсь только, как ты этого не предусмотрел.
— Не валяй дурака! — Мачеевский тяжело дышал, но тут же выровнял дыхание. — Это было ловко — нанять убийцу из другого города, чтобы прикончил Биндера, а на цензора натравить бандитов из Косьминека. Никакой мистификации. Схваченные колются, что это ради бумажника, что один клиент, которого блатные называют Усатым, дал им работу. А значит, никто не сольет информацию, потому что сам ни хрена не знает, а?
— Ну, продолжай. — Адвокат подскочил. Начал с легких пробных ударов, выискивая возможность для очередного наступления.
— Кроме того, какой это мент стал бы беспокоиться, почему напали на Ежика, — Зыга отбил левый боковой Леннерта, — когда у него голова забита убийством, о котором гудят в прессе и по радио? И какой следователь их между собой увяжет?
— Любопытная теория… Очко, второе, третье! — Адвокат провел серию с половины дистанции и отступил на два шага. — Что-то ты защитную стойку слабо держишь.
— …Ежик должен был умереть, потому что знал почти столько же, сколько и Биндер. Однако белое пятно цензуры порой говорит больше, чем целая колонка текста. Хреново он поработал, этот Ежик. Не должен был оставлять фото Ахейца. Но часть взятки все равно ж те себе забрали.
— Мелкий торгаш ты, Зыга. Лавочник, — язвительно сказал Леннерт, слегка разочарованный тем, что младший комиссар не контратакует, и снова восстановил дистанцию.
— Может, еще добавишь «жид»? Кстати, не могу не выразить восхищения по поводу жидов. Сколько вы им дали? «Хотите, пан Гольдер, получить сто тысяч на руки или сразиться за миллион?» Поляк бы сразился, а пан Липовский предпочел выгодную сделку. Если это бабло со времен романа Сенкевича община все равно считала утраченной, то получить хотя бы часть — всегда прибыль. А тут расходы, может, кредиты, в конце концов — талмудическая школа не фунт изюма…