Документы Алексеевского равелина не позволяют установить, чем завершилась история с находкой листка «Народной воли».
Оноприенко вчерне закончил дознание еще в начале марта. Опираясь на полученные сведения, майор Головин написал для императора особую записку, в которой изложил существо происшедшего. Игнатьев 10 марта сделал доклад монарху и оставил ему головинскую записку, на которой Александр III после прочтения начертал; «Более постыдного дела военной команды и ее начальства, я думаю, не было до сих пор».[852] Получив высочайшую резолюцию, Игнатьев 14 марта отправил Ганецкому следующее письмо:
«Господину Коменданту С.-Петербургской крепости.
Рассмотрев произведенное согласно статей 253, 319 и 398 книги XXIV Свода Военных постановлений, изданного 1879 г. Отдельного Корпуса Жандармов Полковником Оноприенко дознание о сношениях арестантов, содержащихся в Алексеевской равелине С.-Петербургской крепости, между собой и посторонними лицами, я нахожу, что нижние чины команды равелина могут быть обвиняемы в нарушении особых обязанностей караульной службы, преступлении, предусмотренном ст. 154 кн. XXII Свода Военных постановлений, а некоторые из них и в более тяжелых преступлениях, почему и на основании ст. 618 и 637 кн. XXIV того же Свода, подлежат преданию суду С.-Петербургского Военно-Окружного Суда. По мнению моему Подполковник Филимонов и поручик Андреев, которым было вверено наблюдение за арестантами, обнаружили при исполнении столь важной, по свойству совершенных арестантами преступлений, обязанности, чрезвычайное бездействие власти, и если бы преступная деятельность нижних чинов не была совершенно открыта, то небрежное отношение названных офицеров к службе, в данном случае, могло иметь весьма серьезные последствия. В действительности подполковник Филимонов, поступив в должность Смотрителя равелина в декабре 1877 года, не замечая, что нижние чины, охранявшие арестантов, предаются пьянству и с конца 1879 года не входил даже в рассмотрение документов о неисправности солдат, предоставляя разрешение этих вопросов поручику Андрееву, между тем как арестанты были вверены не Андрееву, а ему и лишь полная служебная благонадежность нижних чинов обеспечивала правильное содержание арестантов. Поручик же Андреев, с своей стороны, не считая себя в качестве заведующего командой, обязанным наблюдать за равелином, редко даже посещал казармы и фактически передал надзор за солдатами старшему унтер-офицеру. Таким образом, нельзя не прийти к заключению, что главными виновниками происшедших беспорядков в содержании арестантов, нарушении воинской дисциплины и совершенного непонимания солдатами строгости караульной службы представляются гг. Филимонов и Андреев, которые, казалось бы, должны подлежать за допущенное им бездействие власти, наказанию, предусмотренному ст. 145 кн. XXIV Свода Военных Постановлений.
Препровождая подлинное дознание с приложением на зависящее расположением Вашего Высокопревосходительства, имею честь покорнейше просить о последующем не оставлять меня уведомлением».[853]
У Ганецкого не возникло никаких возражений по результатам дознания, и он вернул министру документы без замечаний. Официально закончив дознание 3 апреля, Оноприенко оставил под арестом 38 бывших охранников равелина.[854] Тремя днями позже большую часть заключенных Трубецкого бастиона по распоряжению Плеве пересадили по двое — камеры требовались для пойманных народовольцев. Часть солдат перевели в Дом предварительного заключения.[855] Поразительная деталь — из 38 участников беспорядков в Алексеевском равелине не нашлось ни одного, кто предал бы Нечаева. Трудно предположить, чем завершился бы сговор узника со стражниками, если бы не донос Мирского.
Оноприенко счел возможным разделить обвиняемых на две группы. К первой группе он отнес тех, кто нарушил особые обязанности караульной службы в Алексеевском равелине. В нее вошли все четыре жандармских унтер-офицера и девятнадцать рядовых, в их числе ранее служившие в карауле. К этой же группе присоединили Филимонова и его помощника Андреева. Вторая группа состояла из лиц, коих сочли виновными в совершении государственного преступления, то есть в сношении с членами партии «Народная воля». В эту группу включили девятнадцать человек во главе с Дубровиным. Таким образом, суду были преданы сорок четыре человека.
Слушание дела по первой группе обвиняемых состоялось 24–25 мая 1882 года в Петербургском военно-окружном суде «при закрытых дверях».[856] Приведу выписку из приговора:
«<…> состоя в числе нижних чинов, которые в период времени от 1877 года до конца 1881 года, наряжались в караул к отдельным камерам находившимся в Алексеевском равелине С.-Петербургской крепости, в коих содержались государственные преступники, они равновременно принимали участие в преступных сношениях с заключенными, сношения эти состояли в том, что они вели с арестантом камеры № 5 разговоры преступного содержания, передавали записки из данной камеры в другую, принимали письма для передачи другим товарищам и отсылали их в город, доставляли арестантам периодические издания, ответные письма приносимые из города и особые выписки из караульного наряда о часовых, назначенных к камерам, получая за все таковые преступные деяния деньги от одного из арестантов или непосредственно, или же через других товарищей <…>.[857]
По этой группе обвиняемых суд вынес сравнительно мягкий приговор. Жандармские унтер-офицеры, кроме одного оправданного, и рядовые Местной команды были зачислены в Воронежский дисциплинарный батальон сроком от двух до трех лет с последующим переводом в разряд штрафников.[858] Приговор вошел в силу 4 июля 1882 года, а 23 июня осужденных посадили в арестантский вагон и отправили из столицы. Приговор офицерам в окончательной форме был вынесен 14 августа.[859] Им, по лишении чинов, всех особых прав и преимуществ, предстояла ссылка в Архангельскую губернию на два года,[860] но Андрееву еще ранее ссылку заменили шестимесячным тюремным заключением, и его 4 июня 1882 года поместили в особый каземат Екатерининской куртины Петропавловской крепости.[861]
Ганецкий предпринял попытку вступиться за нерадивого Филимонова. Он обратился к командующему гвардией и войсками Петербургского военного округа с ходатайством о смягчении бывшему смотрителю наказания «по несметливости и нерасторопности» и в связи с предстоящей коронацией Александра III,[862] но просьба коменданта последствий не имела.
Второй процесс о государственном преступлении «развращенной» стражи слушался 3 декабря 1882 года в столичном Военно-окружном суде. Обвиняемым инкриминировалось участие в осуществлении связи узников Секретного дома с членами преступного сообщества, находившимися на свободе. Приведу извлечение из приговора:
«В последних числах Ноября прошлого 1881 года в Алексеевском равелине С.-Петербургской Петропавловской крепости были обнаружены беспорядки, заключавшиеся главным образом в сношениях с содержавшимися там государственными преступниками, через посредство нижних чинов, состоящей при равелине команды, как между собою так и с их единомышленниками, находящимися на свободе, о чем тогда же по распоряжению Министра Внутренних Дел, Начальником С. Петербургского Жандармского Управления было произведено особое дознание, на котором выяснилось следующее:
856
57 Обвинительный акт см.: Вестник «Народной воли»: революционное социально-политическое обозрение. 1883. № 1. С. 187–203 (вторая пагинация).