В развязке этой истории Пьер участия не принимал. Ему все рассказал потом Сергэ.
Организация приговорила Нечаева к смерти, если он останется во Франции, и Даниель предпочел отправиться в Центральную Америку, где примкнул к партизанам. А через несколько месяцев покончил с собой.
Кенуа никогда не верил до конца в эту версию. Во всяком случае, в ее финал. Он считал, что отъезд в Америку и самоубийство в Гватемале были хорошо разыгранным спектаклем, чтобы скрыть правду.
Но так или иначе, а Даниель Лорансон тогда погиб. И никак не мог оказаться через двенадцать лет после смерти в холле парижского отеля!
Пьер положил снимки в конверт. Было половина восьмого. Он позвонил Жюльену. Трубку сняла сонная Сюзанна. Оставался только один способ связаться с Жюльеном — обратиться к Фабьене.
VI
«Дайте прослушать запись старшему комиссару Роже Марру… Дело очень срочное. Пусть свяжется со мной сегодня утром. Как можно скорее. От этого зависит жизнь людей. Это касается Нечаева… Сделайте это в память о нашем путешествии в Мадрид, комиссар!»
Марру нажал кнопку и остановил кассету.
Начальник отдела вызвал их к себе всех троих: Марру и обоих инспекторов — Дюпре и Лакура, чтобы узнать, как идет расследование.
Вид у него был удивленный и слегка негодующий.
— Вы путешествовали с Сапатой! — воскликнул он.
Инспекторы уставились на Марру. Он знал, что им самим до смерти хотелось задать ему этот вопрос. Но они не посмели.
— Да, месье, — сказал он.
— Когда? И чего ради?
Марру едва удержался от искушения закурить: он не курил по утрам. Сегодня это было особенно трудно.
Зато он не удержался от красивого словца:
— Ради безопасности Франции, — ответил он. — Как минимум, ради ее свободы.
Марру произнес это спокойно, без пафоса и, не желая раздражать патрона без нужды, добавил:
— Это военная тайна.
Он подмигнул Дюпре.
— Но с тех пор прошло около четверти века. И все участники, кроме меня, уже на том свете. Или вроде того — на пенсии, в маразме.
Дюпре давился от смеха, но сдерживался. Лакур был в ауте.
— Расскажите, комиссар, — попросил патрон.
— Нас послали в Испанию. Это было во времена ОАС. Я должен был убрать некоего подполковника, одного из главарей отрядов Дельта. Он готовил энный по счету план покушения на де Голля. Но, главное, у него явно был в окружении генерала свой информатор, которого спецслужбы никак не могли отловить. Ситуация становилась опасной… В общем, решено было обрубить корни… То бишь ликвидировать самого подполковника. И поручили это мне…
Слушатели смотрели на него во все глаза.
Марру запустил руку в седую шевелюру.
Он никогда не принадлежал к голлистам. Ему отвратительно было то, как де Голль навязал себя Франции в 1958 году. А может быть, то, как Франция позволила ему это. Презирал он и патриотическую риторику. Но в тех конкретных обстоятельствах Марру готов был спасать генерала от покушения. Как бы сдержанно ни относился он к нему самому и его политике, он прекрасно знал, что в тот момент, как это ни парадоксально, де Голль был гарантом демократии. По крайней мере, одним из гарантов, возможно самым главным.
Только это и оправдывало в его глазах формально противозаконную и к тому же противоречащую морали мирного времени акцию. Критерием в таких случаях для него было следующее: служит или не служит данное действие спасению — или восстановлению — демократии, правового государства. Ни больше ни меньше. Он счел тогда, что служит, и согласился.
— А Сапата? — спросил патрон. — При чем тут Сапата?
— Кто-то, не знаю кто и не знаю, в какой из спецслужб, решил дать мне его в провожатые. Отличная была мысль! Сапата был человек храбрый, предприимчивый и обладал звериным чутьем. К тому же испанец… Он прекрасно знал те края, где скрывался наш оасовец, и мог рассчитывать на поддержку семейного клана…
Марру улыбнулся, вспомнив что-то из этой давней поездки.
— Мы даже совершили с ним налет на банк, когда наша экспедиция осталась без средств… Надо сказать, что в Париже про нас забыли!
Гораздо хуже, чем просто забыли, если говорить честно. Но Марру не хотелось вдаваться в подробности.
Начальник и оба инспектора покатывались со смеху. Наконец они успокоились.
— Без Сапаты я бы не выбрался живым из этой чертовой Испании с ее франкистскими порядками, — закончил Марру.