Ах вот оно что! Эли наконец понял.
Он попал на похороны Макса Ройтмана, одного из командиров ударных частей МОИ-ФТП. Во время войны он был коммунистом и боевым товарищем отца, но, в отличие от него, порвал с компартией. В газетах Эли читал сообщения о его смерти. А под руку его держит Морис Зерфлюс. Вокруг все мгновенно переменилось, никто больше не смотрит на него с подозрением. Его вторжение, не слишком учтивое, чтобы не сказать неприличное, объясняется вполне оправданной поспешностью: он хотел как можно скорее присоединиться к своему старшему другу, герою Сопротивления. Ибо Морис Зерфлюс — легендарная фигура в замкнутом мире ветеранов.
— А как себя чувствует Карола? — спрашивает Морис.
Эли пожимает плечами. Как она может себя чувствовать? Морис и сам это знает.
— Я рад, что здесь присутствует хоть один Зильберберг, — говорит Зерфлюс, сжимая его локоть.
Он действительно рад, это видно.
Эли потихоньку осматривается. Мотоциклист остановился у входа на еврейскую часть кладбища. Он не последовал за процессией. В тот момент, когда Эли оглядывается, тот как раз приподнимает щиток на своем шлеме. Эли видит лицо, глаза: тусклые, невыразительные, как сама смерть.
«Подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете».
Начались речи, звучали прощальные слова, вспоминали подвиги Макса Ройтмана, время шло. Наконец настал момент поминальной молитвы на иврите.
Тут-то Эли, который стоял неподвижно, погруженный в свои мысли, и вспомнил вдруг эти слова одного из героев Достоевского. Из «Бесов», книги, навеянной делом Нечаева.
Эли Зильберберг вообще отличался тем, что в любых обстоятельствах умел вспомнить подходящую стихотворную строчку или фразу из романа. Казалось, он просто не в состоянии упустить ускользающие мгновения, не включив их в систему литературных ассоциаций. Как будто реальная жизнь была терпима только в литературном контексте.
Но кровь Даниеля Лорансона вовсе не связала их. Наоборот, скорее помогла им развязаться друг с другом, ради этого они и решили от него освободиться. Освободиться от безумия революционного кровопролития, разумеется. А заодно и друг от друга: чтобы вернуться в человеческое общество, к самим себе.
В 1974 году они пришли к убеждению, что методы «Пролетарского авангарда» устарели. Революция, о которой они все мечтали и которая, как им грезилось, зрела в недрах французского общества, заставляла себя ждать. Ясно было, что она произойдет не завтра. И даже вообще никогда не произойдет, если действовать, как они сначала задумали, по примеру других экстремистских организаций — идти напролом, выступать с оружием в руках по всему фронту. Само название, которое они дали своей организации, — «Пролетарский авангард» — красноречиво говорило об их заблуждении. Ибо времена авангардов прошли, равно как и времена революционного пролетариата. В общем, они поняли, что зашли со своей затеей в тупик. Пора было выходить из подполья, ликвидировать военное оснащение, которое они заготовили для грядущих классовых битв, и возвращаться к мирной жизни демократического гражданского общества, чьи возможности и жизнеспособность они так глупо — или преступно? — недооценили.
Таков был итог их долгих споров в 1974 году.
Но Даниель Лорансон резко этому воспротивился. Он считал, что их решение — не результат объективного анализа ситуации, а гнилой плод малодушия и трусости. Надо идти намеченным путем, говорил он, как можно скорее начать вооруженную борьбу и пробудить массы примером бескомпромиссного действия.
И тут, как раз когда их разногласия дошли до высшей точки, Жюльен Сергэ — в руководстве «Авангарда» он был ответственным за подпольную деятельность — узнал о тайных планах Лорансона. Вместе с горсткой непримиримых он готовил серию показательных терактов, естественно кровавых, против полицейских служб, международных концернов и видных фигур из военных и промышленных кругов.
Это, разумеется, вызвало бы беспощадные ответные меры властей и навсегда отрезало бы им путь к нормальной жизни. Столкновения с полицией оказались бы неминуемы, пусть даже исключительно для самозащиты.
Лорансона необходимо было нейтрализовать.
Но они пасовали перед практическим выводом из этого решения. Перед его исполнением. Нейтрализовать? Легко сказать! Тем временем Даниель прервал с ними всякие отношения и не подавал признаков жизни. Растворился. Надо было отыскать его, пока не поздно, и этим занялся Жюльен Сергэ вместе с Пьером Кенуа, своим заместителем по подпольной работе.