— Ну неважно. Почему это не сделать как бы более понятным для нормального человека?
— Я понял. Отвечаю, насколько могу. Церковь — это система, так? Всякой системе нужно развитие и нужна инерция. Это закон природы. И главное — нужно правильное соотношение и того, и другого. В нашем случае инерция — это традиция. Даже в чем-то согласен с тобой, что ее сейчас слишком много. Но это преодолимо. И главное, что это не должно тебя особо касаться. Думай лучше о себе, о своей душе, а не о недостатках церкви.
Мы ехали и ехали по разбитой тракторами дороге и по черным в свете фар лужам. Наконец мы увидели двух арбайтеров, отошедших на обочину, чтобы пропустить машину, брошенные рядом с дорогой бетонные трубы и остов комбайна, по сторонам пошли толстые, старые осокоря — мы въезжали в Запожье.
— Куда тут, батюшка?
— Не знаю, смотри, где свет горит.
Первый же по улице дом с желтыми окнами оказался наш. Отца Василия проводили к старухе, а я остался на улице подождать, пока с турбины стечет масло — сразу глушить движок у моей машины нельзя.
Подошел старухин дед, поручкался.
— Ну, молодцы, что приехали, ребята, молодцы. Это хорошо. А то она, знаешь, так скажем, малость зацикленная на этом деле. Это у нее семейственное — дед попом служил. Да.
Дед был одет в пиджак, рубаха у ворота расстегнута на две пуговицы. Это у деревенских стариков, я замечаю, мода такая — налегке и нараспашку. Ветер, мороз, им все нипочем. Дед, наклонив голову, слушал работу движка.
— Дизелек? — любовно спросил он.
— Да.
— Это хорошо. Ну, пойдем в дом, перекусишь малость.
Меня усадили в кухне, отделенной капитальной стеной и обитой дверью от комнаты, где проходило соборование. Здесь уже сидели за столом смуглый лысый мужик и молоденький парнишка в кепке. Пахло кислым тестом. Дед затащил из сеней пластиковую литровую бутылку, поставил на стол и протянул к моему лицу заскорузлую ладонь:
— Вишь, что делается? Тьремор. Иначе говоря — дрожит рука. Только солить удобно, а больше ничего. Так что вы уж здесь, ребята, сами командовайте. Разливайте сами, все сами.
Дед не пил, слушал наш разговор, стоя у двери, следил, чтобы на столе были хлеб, сало, лук. Наскоро соорудил яичницу. Он действовал одной рукой, вторая, наверное, не работала. Мужики посматривали на меня с благодарностью, видно, ждали давно, с нетерпением. Парень снял кепку и жадно глядел на стол.
Чтобы мне было не скучно ждать батюшку, меня развлекали, рассказывая каждый о себе. Парень оказался мастером на все руки — он на раз копал колодцы; умело водил любую технику; легко строил любые строения; метко колол весной острогой щуку; мог соблазнить любую бабу, если захочется; стрелял, если понадобится, без промаха; умел много пить и не пьянеть, опять же если понадобится; отлично дрался; знал многих и в Москве, и в Рязани, и в округе, и из-за всего этого был не так интересен, как обычные живые люди со своими недостатками и неудачами.
Лысый, Ваня, оказался гораздо интереснее, к тому же он рассказал мне, что такое танатотерапия. Танатотерапия — лечение тем, как будто ты умер. Сам он здесь жил и подрабатывал могильщиком при одном психотерапевте из Рязани. Ваня своими руками похоронил и выкопал обратно кучу людей, даже таких известных, как, например, Кирсанов и Лимшинов.
Рязанский терапевт разработал комплексный метод лечения, включающий в себя глубокий туризм и погребения заживо. Тема хорошо покатила еще в девяностые, после того, как этот метод опробовал на себе человек по имени Крузер, неожиданно проникшийся интересом к психологии. Он вместе со своей охраной, девочками, друзьями и с рязанским терапевтом пару раз в год приезжал к Ване, который тогда жил на отдельном хуторе в Шацком районе, держал пчел, скотину и птицу. Крузер парился в баньке, устраивал шашлычок из Ваниных баранов, ходил по грибы, стрелял по бутылкам, лакомился медком и проходил курс из одного-двух погребений. Ваня закапывал клиента вместе с психологом в специальном двухместном гробу с вентиляцией и по сигналу возвращал на свет Божий живого и обновленного, встретившегося со своей смертью и готового к более осмысленной и яркой жизни. О чем говорили под землей пациент с терапевтом, неизвестно, но все больше богатых гостей приезжало на Ванин хутор. Ваня повидал многих интересных, ему только не нравилось, что работа могильщика практически не оплачивалась. Оплачивались мед, пущенные на шашлык бараны, молоко, баня, а хотелось участия в проекте, хотелось быть партнером.
Теперь уже не стало ни Крузера, ни девяностых, ни хутора. Ваня купил себе домик в Запожье, откопал могилу, приготовил новый двухместный гроб, но за последний год психотерапевт приезжал всего один раз с какой-то невеселой и небогатой семейной парой.