Злился ли он на нее? И да, и нет. Нет, потому что опять-таки поступил бы как она. Да, потому что не имела права лезть с ненужной сердобольностью и милосердием. А по сути все равно. В следующий раз он закроет дверь. На плите звонко засвистел чайник.
- Чаю? – пискнула она, и добавила твердым голосом:
- Или чего-нибудь покрепче?
Не ответив он ушел курить на балкон.
Пару минут Алена переминалась с ноги на ногу. Ее тело оцепенело от происходящего. Она металась мысленно между двумя картинами: застигнутый врасплох супруг и полутруп в чужой ванной комнате. Порой она специально переключалась на образ Димки в объятиях Жанны, чтобы хоть как-то вытеснить синеющее лицо из своей памяти. Она даже не могла вспомнить, как зажгла горелку под чайником на плите. Горячий чай – хорошо, но вряд ли сильно поможет сейчас. Она принесла из прихожей свой пакет и с тяжелым вздохом извлекла шампанское и клубнику. С бутылкой пришлось повозиться. Проволока легко поддалась. Пробка сидела слишком крепко.
Вскоре в кухню вернулся Михаил и молча забрал у девушки шампанское. Раздался хлопок, бутылка тихо вздохнула. Он достал из белого навесного шкафчика большую фарфоровую кружку в голубой горошек и наполнил его шипящим вином.
Обхватив кружку ладонями, она пила шампанское маленькими глоточками, давилась кислой клубникой и старалась не смотреть на мужчину. Михаил сидел напротив у окна, медленно потягивал коньяк из большого квадратного стакана и казалось совсем забыл о своей гостье.
- Зря отказались от шампанского. Родители с шестнадцати лет стали разрешать мне немножко по праздникам. Мне оно никогда не нравилось. Горький привкус, голова мутная от него. А сегодня очень даже ничего, вкусное. И такое тепло приятное разливается по телу.
Он посмотрел на нее так, как будто только что заметил незнакомого человека за своим столом.
- Чувствую, скоро мне придется делиться с вами коньяком, - хрипло сказал он.
Алена смущенно покраснела и с этой минуты старалась пореже прикладываться к бокалу.
- Кстати, Михаил, - после долгой паузы представился мужчина.
- Знаю, - она улыбнулась.
А он все думает, насколько надо быть безбашенной, чтобы сначала зайти в незнакомую квартиру, а потом распивать с незнакомым мужиком с явно пошатнувшейся психикой. Он окинул ее взглядом в надежде вспомнить. Когда спектакль заканчивается, и артисты выходят на поклон, он вглядывается в лица людей, чтобы понять, довольны они или нет. Память у него хорошая. И сейчас ее лицо ему действительно показалось знакомым.
- А я нет.
- Алена.
- Вы ходите в театр?
- Нет.
Естественно, не ходит. Значит, видела по телевизору на местном шоу или читала где-то. В кухне вновь повисло молчание. С каждым глотком Михаил оживал. Изможденный организм наконец отпустила многодневная тряска. Рассудок прояснялся, и голова не гудела, только снова начала болеть от звенящей тишины. Ему вдруг сильно захотелось, чтобы все вокруг загрохотало. Неважно: музыка, фейерверк или гремящий на всю улицу мотоцикл, разгоняемый беспечным малолеткой.
Как по заказу раздались раскаты грома. Алена встрепенулась и подскочила к окну. Густые свинцовые тучи заволокли все небо. Внизу открывался потрясающий вид. Город как на ладони. Пятиэтажки, магазинчики, школа, игровая площадка, а позади всего этого далекие желтые сопки упирались в почерневшее небо. И на все она смотрела сверху вниз. Она видела крыши домов с волнами рубероида, крошечных людей, снующих как муравьи. Возникало ощущение, словно она не просто увидела город с другого ракурса, а сама стала выше на 30 метров и теперь разглядывала свои миниатюрные владения. И почему-то все, что было в ее жизни за последние годы, показалось вдруг незначительным.
- Как красиво! Уж простите, но почему вы выбрали такой способ, если у вас была возможность полетать? – расчувствовавшись спросила Алена и тут же прикусила губу. Он сидел спиной к подоконнику, от нее на расстоянии руки. В последний раз Михаил находился так близко 15 лет назад. Он совсем не изменился. Ну слегка поправился. И в то же время изменился. Дело даже не в том, что в уголках его глаз пролегли глубокие морщинки, волосы посеребрило время, и ему необходимо подстричься и побриться. Исчезла искорка восторга, налет оптимизма и бодрости. Теперь усталость сквозила в каждой черте, взгляд зиял пустотой. Он молчал, а она мысленно казнила себя за свой неуместный вопрос.
- Хотелось по-тихому, без лишнего шума. Это ведь мое личное дело, - с вызовом произнес он, делая упор на последних словах. - Вы только представьте, как лежите там, внизу, на асфальте со сломанным позвоночником и размозжённой головой, а вокруг толпа зевак. Лично я при жизни наелся славы досыта.