— И о чем? — не отрывая сосредоточенного взгляда от шахматных фигур, проговорил д'Арно вполголоса, по всему — больше размышляющий сейчас о следующем ходе, чем о возможных разговорах в округе.
Леди Агнес выразительно глянула на него сверху вниз, даже веер на секунду замер, чтобы потом раздраженно заходить снова. "Не мне объяснять тебе такие вещи, дорогой племянник!" — ясно сказал этот красноречивый взгляд.
— О том, что эта девушка уже успела побывать в твоей постели, и уже не один раз! — быстро проговорила она, слегка нагнувшись к нему и значительно понизив голос. Тут же пружиной выпрямилась снова, напряженно ожидая реакции на столь возмутительное предположение. Тонкие брови поднялись, веер в ладони затрепетал быстрее.
— Какой вздор, Агнес, — изобразил наигранное возмущение герцог и неторопливо передвинул вперед одну из фигур. — Всего один.
Я болезненно зажмурилась.
Грудь захватили два жгучих желания одновременно: сбежать к себе в спальню и сделать вид, будто меня просто не существует… или распахнуть дверь, промаршировать к своему тайному супругу и опустить эту шахматную доску ему на голову!! Почему он сразу не скажет, что мы женаты, и не покончит с этой двусмысленностью?!
А когда осмелилась открыть глаза снова, то напряженный взгляд леди Агнес уже сменился расслабленным и снисходительным, движения веера стали привычно плавными.
— Мне достался несноснейший из племянников, — с улыбкой покачала она головой.
"…а мне достался несноснейший из мужей", — подумала я вслед, до боли прикусив нижнюю губу.
— Только не говори, что ты желал бы видеть нашей герцогиней именно эту девушку? — спросила она вдруг. Абсолютно спокойно — на сей раз, но легкое удивление в вопрос проскользнуло. Сложенный веер недвижно лежал на ее ладони, глаза смотрели на герцога с интересом.
Дыхание остановилось.
Да, я уже знала, что должен был ответить д'Арно.
И знала причину его наверняка необъяснимой для леди Агнес "благосклонности" ко мне.
Тогда отчего так безумно хочется увидеть его лицо, когда он сообщит о нашем неизбежном союзе? Его взгляд? Услышать, каким голосом он скажет это?..
Появление Жака в конце коридора заставило спохватиться и отпрянуть от двери.
Грегори оставил шахматы, интерес к которым был лишь видимостью, откинулся на мягкую спинку кресла и поднял лицо к стоявшей рядом Агнес. Намерение уйти от прямого ответа, снова набросив на принадлежавшую только им с Ленорой тайну вуаль несерьезности, сменилось другим. Обозначить границы собственника.
— Я не собираюсь уступать ее никому, — подтвердил просто.
Глядевшие на него внимательные глаза поначалу ничего не отразили. Даже удивления. Агнес продолжала смотреть с исполненным терпения выражением лица, какое часто бывает у профессора в летах, ожидающего от ученика продолжения ответа. Либо пояснения. И вдруг губы дамы дрогнули, а на щеках проступили отличительные ямочки д'Арно, которые не желало забирать даже время.
— Так вот как выглядит мой упрямый племянник, когда он влюблен, — заметила она вполголоса, шутливо изогнув бровь, будто поймав его с поличным на безобидной проделке.
Раздавшийся стук в дверь избавил Грегори от необходимости отвечать.
Появившийся в кабинете Жак с подносом, от которого потянуло свежесваренным кофе, прошел к столу, отточенными ловкими движениями наполнил одну из крошечных фарфоровых чашечек, и подал хозяину.
"…влюблен", — продолжало настойчиво звучать в голове, когда герцог несколькими минутами позже оставил Агнес и направился по опустевшим коридорам в подземелье.
Влюблен…
Если бы.
Любовь хотя бы была объяснима. Ясна. Ее желания — прозрачны, как слеза. А потому ее можно было… контролировать. Угадывать еще неясные очертания волнующего тумана, только-только начинающего сгущаться перед взором влюбленного, дабы тот забыл обо всем на свете… и рассеивать, не допустив безумств, о которых потом придется сожалеть до скончания века.
Однако то чувство, которое привязало его к этой девчонке, было иного рода. Потому как не среди балов и созерцания прекрасных дам родилось. И даже не в раздумьях о подходящей его землям герцогине.
И оно было… необъяснимо. Не желало повиноваться. Словно наделенное собственной жизнью существо. Позволяло сохранять трезвость ума и ясность рассудка, позволяло вести прежнюю жизнь и не затмевало собою мысли беспросветно, но… не оставляло ни малейшего сомнения в собственной власти.