И уже собирался сгрузить их в заранее прихваченный холщовый мешок… Но что-то отвлекло. Огненным красновато-янтарным отблеском вспыхнуло из густой темноты пещеры, ухватив внимание… И снова погасло, стоило только Грегори повернуть туда голову и позволить рассеянному лучу фонаря соскользнуть с медной поверхности, утопив ее во мраке вновь. Просто сундук. Тот, у входа, заваленный старой парусиной. Или не старой, но все равно уже ни к черту не годной.
Что-то царапнуло память… Тревожно, предупреждающе, как давно позабытое болезненное воспоминание. Ускользающим эхом встрепенувшееся сейчас снова.
Грегори, не глядя протянул руку и подхватил железное кольцо фонаря. Пересек обратно пещеру, опустил светильник на каменный пол у ног, с усилием столкнул груду тряпья с выгибающегося пологой дугой сундука, который тотчас вспыхнул на свету огненным медным узором, отчего-то неприятно стягивающим грудь одним своим видом. Поднял тяжелую крышку, прислонив к стене, и занес над сундуком фонарь.
И отшатнулся.
Пещера покачнулась. Литой пол начал медленно уходить из-под ног, а прошлое, однажды спрятанное здесь, рухнуло на плечи, грозясь раздавить своей очевидностью и перехватив горло. Не оставив шанса что-либо изменить.
— Гаэрон?..
Пальцы подрагивали, когда Грегори неуверенно опустил руку и легонько провел по вырезанному вдоль деревянного футляра узору, невольно останавливаясь на замысловатых завитках плетения… Прошлый раз, когда ладонь касалась его, грудь переполнял восторг. И гордость.
"Титул, маркиз, не значит, что мужчине позволено до конца дней сидеть сложа руки, и не попытаться овладеть хотя бы одним ремеслом", — глубокий голос вновь донесся сквозь года. "Если бы мой отец умел только сидеть на троне, он никогда не сумел бы произвести впечатление на мою мать", — и смех… Задорный, веселый смех, вновь зазвеневший заразительными переливами в памяти.
Грегори медленно поднял золотые защелки и открыл длинный резной ящичек.
"Хочешь попробовать взять в руки, маркиз?" — повторило далекое эхо прошлого однажды произнесенный вопрос.
Пальцы сомкнулись на украшенной драгоценными камнями рукояти и приподняли грозное оружие.
— Тяжелая… — повторил Грегори шепотом свой ответ.
…Его одного в тот вечер пригласили стать гостем "Сирены". И даже позволили остаться на корабле до глубокой ночи. Он вспомнил поединок при свете корабельных фонарей, резкие звуки струн и азартные крики команды корабля. Зрелище, от которого кровь ударяла в голову, словно хмельное вино. Как он, с горящими глазами еще не доросшего до столь тяжелого оружия юноши следил за точными движениями противников. Загорелый черноволосый гигант, одетый только в белые шаровары, подпоясанные узорчатым кушаком, с ловкостью пантеры кружил по палубе и отражал один молниеносный удар за другим. Кривая сабля легко рассекала воздух широким лезвием, рядом с которым собственная шпага показалась Грегори жалкой булавкой…
Именно после этого визита король впервые обратил внимание на способность старшего сына д'Арно находить нужные слова даже с такими суровыми людьми, как принц Гаэрон. И выразил желание видеть Грегори чаще при дворе. Однако вскоре королю стало не до юного маркиза: стало известно, что "Сирена" не выдержала обрушившейся на нее бури и была потеряна в море..
"Принц Гээрон непреклонен, — обронил однажды отец, рассказывая о неудавшихся в очередной раз переговорах. — Единственный, кто стоит у нас на пути."
Сабля бесшумно выпала из пальцев.
Она была такая же сияющая и безупречная, как когда Грегори видел ее последний раз. Значит, ею даже не успели воспользоваться. Не ожидали угрозы…
Рядом с клинком был брошен наплечный браслет хозяина.
Золотое плетение потускнело в некоторых местах, где узор покрывали темные засохшие пятна. А это значит, что, когда его снимали с принца… О подробностях до безумия хотелось не думать…
— Так вот оно — то заманчивое приданное, от которого отец не мог отказаться.
Кулак влетел в прислоненную к стене крышку сам по себе. Боль ослепила. Пронзила раскаленными иглами кисть и на несколько секунд сгустила полумрак перед глазами еще сильнее… А затем сорвала жесткий обруч с сознания, прояснив мысли.
— Непростительная потеря самоконтроля… — пробормотал Грегори, с трудом разжав скрутившие спазмом пальцы, тяжело дыша. Вытащил платок, прижал к разбитым в кровь костяшкам. Затем с аккуратностью педанта тщательно вытер тем же платком багровые отпечатки с отполированного светлого дерева.