Грегори поднял глаза на брата, успев поймать неодобрительно сверкнувший взгляд, и мысленно усмехнулся. Их с Родериком разделял всего год, они были довольно похожи внешне, но отличались едва ли не как день и ночь на самом деле. Сдержанный и легко скрывавший истинные чувства герцог, предпочитавший подводить окружавших людей к нужным ему решениям… и прямолинейный гвардеец, доблестно бросавшийся отстаивать свою точку зрения, если считал это дело благородным. И наивно полагающий, что противник также станет играть благородно.
Ошибка, стоившая другому такому же благородному гвардейцу собственных земель и свободы.
Родерик в несколько уверенных широких шагов пересек разделявшее их небольшое пространство и стремительно остановился рядом.
— На меня смотрят, Грегори, — без лишних предисловий произнес он, понизив голос и оборвав себя, будто герцогу следовало знать самому, какой смысл скрывался за этим "смотрят".
— Я слушаю.
— Единственная причина, по которой они пока что придерживают открытый протест — это принадлежность к семье д'Арно влиятельного офицера, — горячий полушепот Родерика сквозил отчаянной тревогой, слишком плохо замаскированной, слишком резавшей слух. — И далеко не последнего в гвардии офицера — без неуместной сейчас ложной скромности.
— Отец всегда говорил, что в семье должен иметься уважаемый военной элитой гвардеец, — с улыбкой заметил Грегори и, как ни в чем не бывало, приглашающим жестом обвел холодные графины. — Не желаешь вина?
Беспечность в голосе герцога была воспринялась капитаном за чистую монету, и обращенные на Грегори серые глаза сверкнули стальным блеском.
— Это от меня сейчас требуют объяснений, — понизив голос до невозможной рокочущей гневом ноты с нажимом произнес Родерик. — И не только пустых объяснений. Они ждут действий. И похоже ты — единственный слепец, который не видит, что происходит вокруг. Расправляться с мужчинами, клеймить предателями тех, кто не раз доказал преданность, бросать в тюрьму обласканного двором еще вчера высокого лорда — одно. Но вышвыривать на улицу дочь одного из них — уже совсем другое.
О чьей дочери шла речь, пояснений не требовалось.
— Я найду ее, — серьезно заверил герцог.
— Прошло больше месяца, черт побери, Грегори! — голос капитана почти звенел от титанических усилий сдерживать его. — Ты хоть представляешь себе, что с ней могли сотворить за это время?!
Грегори хотелось сбросить душную каменную маску с лица, дать выход корежившим изнутри невидимыми зубьями чувствам, перевернуть этот безупречно аккуратный столик, а за ним — и весь город с прилегавшими к нему окрестностями заодно. Представлял ли он!? О да. Снова и снова. И воображение всегда красочно дорисовывало представляемую мрачную картину мельчайшими подробностями, а память услужливо напоминала имя того, кто не сумел просчитать подобный ход с самого начала.
— Я найду ее, — напряженно повторил герцог. Ложь. Еще одна ложь. Он даже не представлял теперь, где искать. Раз за разом возвращался к точке отсчета и методично проходил по старой тропинке, надеясь набрести на какой-то упущенный из внимания намек — и ничего… — Уверен, с ней все в порядке, — подвластный воле голос прозвучал, и правда, уверенно, и точно такой же уверенный голос оглушил изнутри, заявив, что с девушкой уже все кончено, что она не будет найдена никогда. — Именно это ты и должен донести до них. Не все умеют свои ошибки видеть, тем более — признавать. Открытый протест не позволит мне сгладить последствия, а сгладить их возможно даже сейчас, тебе ли не понимать это?
— На твоем месте я не стал бы появляться здесь до тех пор, — произнес Родерик. — Слишком многие уже считают тебя врагом, Грегори.
— Досадно, — спокойно заключил герцог.
— И на твоем месте я бы почаще оглядывался, — добавил капитан, затем развернулся и пошел прочь.
— На твоем месте я бы тоже чаще оглядывался, братец, — промолвил Грегори, проводив долгим взглядом скрывшийся в холле синий капитанский мундир.
Глава 4
Я стояла босиком на холодном дощатом полу, в одной тонкой, хоть и необъятной, ночной рубахе, которую выделила для меня хозяйка таверны, Мариза, обхватив себя руками в полутьме и чувствовала, как дрожь волнами пробивает тело. Не от холода на этот раз. От слов, которые раздавались по ту сторону не затворившейся до конца двери.
— …я не могу рассказать ей правду, — тихий непреклонный голос Рональда неожиданно кольнул по обострившимся чувствам беспомощностью. — Что ей даст эта правда кроме наваждения, кроме бессонных ночей, Сайрус? Бесполезного понимания, как близок тот самый шанс на жизнь и будущее, которые желает она? И как далеко.