— Разве их не слишком много? — шепнула я, ступив следом за Грегори на усыпанную гравием дорожку.
— Слишком… — на полу-выдохе мрачно подтвердил он. — Не хочу нагнетать, — промолвил уголком рта, улучив момент, пока на эти несколько коротких шагов до парадных дверей никто не мог услышать его слов. — Но наше королевство, очень может статься, уже не наше…
Я споткнулась, и Грегори тут же поспешил поддержать меня за локоть.
Хуже, чем весть для нашего короля о похищенной дочери, могла быть только весть для правительницы Даэрсии о вероломно убитом сыне…
А если королева — здесь… А с нею — и вся эта вооруженная и готовая в любую минуту к нападению армия… Значит, они знают.
…И когда мы с Грегори входили в наполненный сиянием нарядный зал, ожидая ареста в любую минуту, он сжимал мою ладонь в своей так сильно, что немели пальцы. Но я не могла заставить себя попросить ослабить хватку… Потому что точно так же сжимала его ладонь в ответ.
Позже я не могла вспомнить практически ни одной детали нашего пути. Ни убранства комнат и коридоров, ни цвета мрамора парадной лестницы, ни даже того, как выглядел представший передо мной впервые в жизни сам король. Только пряжки. Прямоугольные драгоценные пряжки на туфлях Его Величества, к которым примерз моментально опустившийся вслед за глубоким реверансом взгляд, и бездумно повторял их угловатый периметр, в то время как слух лихорадочно пытался выхватить из неразборчивой через шум в ушах речи надежду.
Сознание вернулось вместе с переполненным чувствами восклицанием: "Моя дочь!", и я поймала уголком глаза торжественно обратившуюся в направление закрытых дверей ладонь, утопавшую в пышном кружеве манжеты.
Имя Каталины услышать я была готова.
Ее титул — нет.
Как не был готов его услышать Грегори, с чьих губ сорвалось приглушенное "Невозможно!..", и следом король тихо хмыкнул, довольный произведенным впечатлением.
Потому что Каталина больше не была нашей принцессой. Она больше не принадлежала этому королевству вовсе. Ни своему отцу. Она принадлежала Даэрсии. Это она была той королевой, чья личная армия обступила всю округу.
А ее муж…
Ее муж был тем самым наследным принцем, который погиб, как считалось, вместе с "Сиреной".
Правда, теперь он уже был не просто наследным принцем. Он был королем, чье слово не нуждалось в доказательствах, и он знал… знал, кто напал на его корабль, раз пришел по следу Сайруса в Лесли. А если Сайрус перед предполагаемой расправой над наследником Даэрсии воспользовался моментом безнаказанности и рассказал ему о принцессе… А если я здесь, то рассказал…
Ноги вросли в пол. Теперь нерешенным оставался только один вопрос, перехвативший горло невидимым жгутом: расстрел либо повешение? Двойное преступление, раскрытое и совершенное моей семьей, просто не могло закончиться иначе.
Кажется, я покачнулась.
И, кажется, Грегори успел снова вовремя поддержать меня прежде, чем это вызвало внимание окружающих.
Двери распахнулись…
Первой появилась стража.
На ярком свету их белые одежды и богатая отделка поясов слепили еще сильнее. И сабли… Небо, сабли вблизи казались еще более смертоносными…
Похоже, я ошиблась, и оставался, как минимум еще один вариант помимо "расстрела" и "повешения".
А потом я подумала, что еще немного — и я просто слабовольно рухну на этот паркет без чувств, потому что с каждым отдававшимся ударом грома стуком каблуков перед глазами начинало темнеть все сильнее, даже несмотря на десятки зажженных свечей, несмотря на искрившиеся под этим светом драгоценный камни, которыми были отделаны эфесы сабель.
Грегори словно почувствовал.
Незаметно накрыл мою ладонь и переплел свои пальцы с моими, и я стиснула его руку тотчас, хватаясь за эту короткую поддержку, как за глоток воздуха после бесконечного времени под водой.
И в этот момент стража расступилась…
…Я мало помнила странного незнакомца, за которого так поспешно вышла замуж возлюбленная брата: заросший густыми неопрятными патлами и бородой старик в широкой бесформенной грубой одежде, недоверчиво сверкавший на всех угольями глаз из-под падавших на лоб седых волос… Сейчас он выглядел совершенно иначе. И дело было даже не в дорогом костюме, прекрасно сидевшем на крепком теле. И не в лежавших аккуратными мелкими волнами коротко постриженных волосах, пусть и седых. И даже не в гладко выбритом смуглом лице, которое вовсе не принадлежало старику и не вызывало отвращения, как раньше. Даже несмотря на пересекающий левую щеку кривой страшный шрам; и еще один, рвано рассекавший правую бровь и продолжавшийся дальше на скуле. И еще один, почти незаметный, поперек переносицы… Этот незнакомец словно переменился весь изнутри, став кем-то другим…