Только пусть не рассчитывает теперь, что я безропотно соглашусь стать его женой.
Резкое замечание уже готово было сорваться с языка, когда раздалось продолжение возмутительной фразы:
— …и передать в руки достойного мужчины.
Это уже было вообще слишком.
Даже не жениться, а всего лишь использовать бывшую наследницу!..
На этот раз сдержаться было куда сложнее, но… Если какой урок я и сумела усвоить от вспыльчивого отца твердо — так это то, что никогда не следовало объявлять открытых военных действий более сильному противнику. Не позаботившись предварительно о путях отступления. Никогда не следовало настаивать на пересмотре уже принятого ранее решения. Рон имел глупость настаивать тогда, чтобы отец принял ту девушку — и потерял не только ее. Отец возмутился решениями Его Величества — и вот: у него также отобрали все.
И пытаться спорить с герцогом сейчас — было также глупо. Своего решения д'Арно не изменит. Зато может приставить дополнительную охрану после открытого возмущения, чтобы "невеста" уж точно никуда не исчезла раньше времени, а последнее с каждой секундой начинало все больше видеться единственным выходом…
Однако я не удержалась и позволила себе еще один небольшой протест: не дожидаясь позволения, обошла герцога и быстрым шагом направилась к дверям, ясно дав понять, что разговор с "опекуном" был завершен.
— Книксен!.. — почти в отчаянии прошипела леди Лейн мне вслед.
Я ускорила шаг и услышала за спиной тихую усмешку опекуна.
Стены родного замка в последний раз промелькнули мимо. Затем и утопавший в разросшихся кустах роз широкий двор… Быстрый взгляд на уже начавшиеся распускаться бутоны… Силой загнанное внутрь горькое сожаление о напрасно потерянных в этом году сотнях ароматных лепестков — и я стремительно запрыгнула внутрь уже ожидавшего экипажа, не позволяя себе помедлить секундой дольше и дать шанс кипевшим в груди чувствам вырваться и все порушить окончательно.
Леди Лейн не заставила себя долго ждать, как не заставили себя ждать и ее упреки, едва мы остались наедине в покатившемся прочь от замка экипаже.
— Вы повели себя крайне вызывающе, леди!! — смахнув маску учтивости, почти выпалила сопровождавшая меня дама. — Вы должны быть благодарны Его Светлости за то, что он принял на себя ответственность позаботиться о дочери обвиненного в предательстве военного!
— Мой отец невиновен! — резко бросила я и сердито сложила руки на груди, ссутулившись и вдавившись в спинку сиденья.
— Майор де Лесли виновен уже только в том, что посмел открыто выступать против изменений в королевской гвардии! — не размышляя ни секунды, горячо возразила она.
— Ужесточений порядков в королевской гвардии, — поправила я.
Да, отец не только критиковал новые порядки "открыто", но и находясь дома тоже, так что причины его недовольства и то, чем они вызваны, уже знали наизусть все слуги.
— Ставить под вопрос решения Его Величества не позволено никому! — прошипела она, понизив голос, будто нас мог услышать сам король из своего дворца. — И если Ваш отец позволял подобные высказывания прилюдно, кто знает, какими подстрекательствами он мог заниматься в другое время!
— Насколько я знаю, доказательств его "подстрекательств" до сих пор не найдено, — напомнила я холодно и горячо помолилась про себя, чтобы так продолжалось и дальше.
— И отсутствию доказательств Ваш отец обязан тем, что до сих пор жив! — парировала леди безжалостно. — Если бы таковые были найдены, то Вашего отца ждал бы не просто арест, а нечто гораздо худшее, как и Вас, потому как даже герцог д'Арно не стал бы рисковать своим положением, заботясь о Вас.
— Он отобрал у меня дом и собирается запереть в совершенно чуждом мне заведении, — не выдержала я и возмущенно вскинула брови. — Это называется "забота"?!
Леди Лейн бросила на меня оскорбленный взгляд.
— Пансион уже не первое десятилетие готовит в своих стенах благородных леди, которыми после гордятся их семьи и мужья…
Я невольно поморщилась.
— …и после наступления Вашего совершеннолетия именно Его Светлость собирается взять на себя обязанность вывести Вас в свет, затенив своим влиянием этот скандал.
Я уткнулась взглядом в окошко с колыхавшимися занавесками и заставила себя не слушать дальнейшие упреки и последующие наставления. На душе становилось все более тоскливо. Как так получилось, что уважаемый в гвардии офицер вдруг становился в глазах других предателем, а тот, кто бесцеремонно занял его место — почти что благодетелем?..