Пока чувствовавший себя вольготно в знакомой обстановке Максим перебросился с редактором несколькими фразами, Хабаров огляделся вокруг. Рассказовские пенаты ничем не отличались, а то и превосходили по степени захламленности кабинеты его подчиненных: те же горы бумаг, утыканные булавками стены, пирамида из немытых чайно-кофейных приборов. Что же, каков поп, таков и приход.
— Может быть, чай или кофе? — предложил Рассказов.
— Нет-нет, — чересчур торопливо ответил Кирилл Борисович, на секунду представивший, что ему придется пить из грязной посуды. — Не беспокойтесь.
В знак солидарности с шефом отказался и Максим.
— Ну, смотрите. А я дерну кофейку.
Главред потянулся за пузатой, как он сам, банкой «Jacobs». Сыпанул на глазок в огромную кружку порцию кофе, способную свалить с ног слона, добавил пять или шесть кубиков рафинада, залил смесь крутым кипятком и стал громко помешивать ложкой. Все это время гости молча смотрели то на Рассказова, то на его рабочий стол, заваленный кипами газет и журналов.
— Слежу за событиями в стране и в мире, — скромно сказал Альберт Николаевич, поймавший профессорский взгляд. — «Форбс», — он взял в руки толстенный журнал, — уважаю за серьезные экономические и политические статьи, а также независимую редакционную политику. В мире СМИ она высоко ценится.
— Мы у вас по поводу Светланы Каретной, — сказал о цели визита профессор, — приносим редакции наши соболезнования.
— Благодарю вас. Все это очень печально. А вы пришли в приватном порядке или надоумил кто? — перешел на расспросы Рассказов.
— Исключительно по собственной инициативе, — сообщил Кирилл Борисович, — хотя я предупредил старшего следователя Дымова о визите к вам. На всякий случай…
— И что он, как воспринял?
— Выказал равнодушие, — не стал таить Хабаров.
— А вам, значит, не все равно?
— У меня есть предположения, что смерть Светланы не была случайной. Не скрою, они довольно хлипкие, но косвенно указывают на то, что дело не столь явное. Собственно, поэтому мы здесь. Расскажите нам о Каретной. Какой она была, о чем писала?
— Эхе-хе, потеря страшная. — Редактор взял со стола пачку «Marlboro». Что вам сказать… Света была исполнительной, но не это главное. Понимаете, я считал ее журналисткой от Бога: въедливой, настырной, компетентной. Любое дело доводила до конца. Вцепится в материал и грызет его как бульдог или питбуль, не знаю, кто из них страшней?
— Сама она предпочитала собачек поспокойнее, — ввернул Максим, по-прежнему изучающий стол Рассказова, — лабрадора держала.
— Да, так говорят. Сам я не вникал, поскольку собаками и прочей живностью не интересуюсь. — Рассказов смачно затянулся сигаретой. Не спеша выпустил тонкую струйку дыма в потолок. — Ну, и без сомнения, у Светы было талантливое перо, — продолжил он. — Мы так и написали в некрологе. Сочный язык ее очерков изрядно добавил нам аудитории. К тому же она умела интриговать читателей.
— О каких преступлениях она писала? — вставил Кирилл Борисович.
— О громких, естественно. Взять хотя бы дело маньяка Фофанова. В восьмидесятых он держал в страхе весь Камск. Помните такое?
— В деталях, — сообщил профессор. На занятиях он неоднократно обращался к этому случаю. Его коллеги-криминалисты повели себя тогда не лучшим образом, а следствие, несмотря на противоречивые показания подозреваемых и недостаток улик, упорно подгоняло выводы под требуемый начальством результат.
— Так вот, Каретная написала серию материалов об этом душегубе. Там было все: и триллер, и экшн, и драма. Получился классный детектив, не хуже Агаты Кристи.
— Кристи о маньяках не писала, — поправил Максим.
— Ну, может, Сименон или кто-то другой. Наши рейтинги тогда резко подскочили. Светлана не просто живописала эту жуткую историю, но нашла некоторых участников тех событий: кого-то из родственников жертв, бывших ментов, причастных к расследованию. Включила в текст их прямую речь. Это был ее фирменный журналистский прием — связывать прошлое и настоящее. Вышло что надо — актуально, ярко, остро!
Рассказов отхлебнул кофе, да так, что опустошил половину кружки.
— Чтобы вы знали, Каретная раскрутилась именно на этом материале, — продолжил он. — Из-за нее у нас тогда с правоохранителями вышли трения. Те посчитали, что Светлана выставила следователей в черных красках. Только что тупицами не называла. Недоразумение удалось замять лишь потому, что речь шла о событиях тридцатилетней давности. Но неприятный осадок все равно остался — редакцию попрекали тем, что раскопанная Светкой история бросила тень на систему. Понимаете меня? Необъективное следствие, смертный приговор невиновному, другие подозреваемые, в итоге оказавшиеся непричастными, а настоящий убийца разгуливал на свободе. Любой мог предположить, что такое возможно и сейчас. Именно это и задевало наших критиков в погонах…