— Молчите! — Он перебил ее решительно, но не грубо. — Я люблю вашу дочь. Она стала для меня… очень дорогим и близким человеком. Самым дорогим и близким.
— Но я вижу вас впервые. Я не знаю, кто вы. Вполне вероятно, что вы обыкновенный распутник, соблазняющий молоденьких девочек. — Голос Марии Лукьяновны даже ей самой казался чужим и грубым. Она ненавидела себя за слова, которые только что сказала. Но она готова была повторить их еще, еще и еще.
— Я вас понимаю. Я сам думал бы точно так же на вашем месте. У меня нет никаких доказательств того, что я, как вы выразились, не распутник, соблазняющий молоденьких девочек. Вы должны поверить мне на слово, Мария Лукьяновна.
— Еще чего! Маруся, сию минуту причешись и переоденься. Ты похожа на панельную…
Она не успела докончить фразу, потому что этот Вадим Соколов вдруг вскочил и схватил ее за руку. Боль была нестерпимо жгучей. Она разрыдалась.
— Мама, мамочка, что с тобой? — слышала она сквозь собственные рыдания удивленный, но отнюдь не сострадательный голос дочери. Она попыталась совладать с ними, но ее начала бить дрожь. Мария Лукьяновна пришла в себя на диване, аккуратно укрытая пледом, увидела над собой бледное и невозмутимо спокойное лицо старшей дочери.
— Где Мария? — одними губами спросила она.
— Она сейчас вернется. Я послала их в аптеку за камфарой и но-шпой. Мама, тебе нельзя вставать. У меня подозрение, что это микро…
— Черт с ним! — Мария Лукьяновна решительным движением спустила на пол ноги и простонала — в груди словно кто-то ворошил раскаленные угли. — Ты не должна была отпускать ее с этим… негодяем.
— Но она вернется через пять минут. Не смей вставать, мама!
Мария Лукьяновна оттолкнула старшую дочь и направилась к окну, с трудом переставляя онемевшие ноги. Она оказалась у окна в тот самый момент, когда у калитки затормозила белая «Волга», из которой выскочила Муся и помчалась к дому, держа в вытянутой руке коробки с лекарствами. Мария Лукьяновна попятилась к дивану. Ею внезапно овладело полное бессилие и равнодушие к тому, что будет.
«Надо написать Василию. Может, он сумеет повлиять на Марию, — думала она, распластав на диване свое тяжелое, словно налитое свинцом тело. — А вообще, какая разница? Я все равно уже потеряла ее, потеряла…»
— Я бы на твоем месте не уезжала. Постарайся взглянуть на себя со стороны — такое впечатление, словно ты сошла с ума. Да, этот твой Вадим очень красивый и обаятельный мужчина. И, мне кажется, очень мужественный. Но одного этого недостаточно. Как ни верти, он солдафон, а у них у всех в мозгах ограничитель. Ну, прочитал в свое время десяток книжек, может, даже сходил пару раз в Большой — среди военных это модно.
— Мы с тобой никогда не были в Большом театре.
— Мы с тобой выросли в интеллигентной семье. В нашем доме всегда звучала серьезная музыка, собирались интересные люди. Твой отец был поэтом.
Муся удивленно посмотрела на сестру.
— Был? Мне кажется, он им и остался.
Нина виновато опустила голову.
— Прости. Само собой вырвалось. Хоть он и подлец, я последнее время поняла, что многое отдала бы за то, чтобы увидеть его, поговорить, просто прижаться к нему. Мне кажется, ты бросилась на этого летчика потому, что тебе с детства не хватало мужской — отцовской — ласки.
— Глупости. Я же не бросалась на других. Вы с мамой всегда хотели, чтобы я подружилась с Эдькой Аникиным. А мы с ним даже ни разу не поцеловались.
— Ну и зря. Тонкий интеллектуальный мальчик. Знает наизусть много стихов, играет на пианино.
— Ну и что?
Муся повернула голову и посмотрела на сестру красными от попавшего в них шампуня глазами.
— А то, что я не хочу, чтобы моя младшая сестренка оказалась на больничной койке в отделении для «февраликов». — Нина зачерпнула из ведра теплой воды и стала лить тонкой струйкой на голову склонившейся над ванной Муси. — Я знаю слишком много примеров безрассудства, кончающегося страшной трагедией.
— Ты вообще слишком много знаешь. Ой, горячо! Разбавь, а? Я не хочу облысеть. Послушай, Нинок, ты дашь мне свою юбку с ромашками и джинсовые шорты?
— О Господи, неужели ты на самом деле собралась ехать с этим типом на море? — Обычно невозмутимая Нина в сердцах плеснула на голову сестры прямо из ведра и грохнула им об пол. — Я думала, что это какая-то комедия.
— Разве я похожа на комедиантку? Нинка, скажи, ну неужели ты мне не веришь? — Муся прижалась к сестре всем телом, по которому сбегали потоки воды от ее мокрых волос. — Ведь я… как выяснилось, ни капли не умею притворяться.
— Тебе-то я верю, а вот ему…