– Ворушка… – поднимаясь на ноги, поправила его доцент Верещагина.
– Варьюшка! – попытался сказать он, но вышло, как и прежде.
Подняв голову, Верещагина увидела, что уже окружена рабочими-гастарбайтерами. Их было семь человек, и тот, кто был среди них старшим, сказал:
– Женщина… Мы тебя сюда звали? Нет! Сама пришла! Теперь отведите ее в вагон: будет для нас готовить и стирать…
– Красивая женщина… – заметил один из них, что был постарше.
– Значит, будет и спать с нами… – добавил старший, который был у них за бригадира и все называли его Саидом.
В это время раздался резкий свист, и из-за колонны показался мужчина лет сорока и довольно крупный на вид.
– Что, не спится, Ваня? – спросил его бригадир.
– Отпусти женщину! – произнес бомж по имени Ваня.
– Она воровка… – повторил тот, кому Верещагина явно уже понравилась.
– Саид, – начал, обращаясь к бригадиру, Ваня, – ты, когда найдешь ценную вещь, куда ты ее понесешь?
– Домой! – смеясь, отвечает Саид русскому бомжу по имени Ваня.
– А вор, когда что-то украдет, куда понесет? – снова допытывался у него Ваня.
– Продавать… Куда же еще?
– А куда эта курица ваши кирпичи уже третью ночь носит? – задал новый вопрос бомж.
– Вчера трэтий этаж носит, седня суда носит… – ответил тот, кто нападал.
Бригадир стоял, явно задумавшись.
До остальных рабочих смысл сказанного Ваней еще не дошел.
– Иди лучше спать, Ваня! – приняв для себя решение, сказал Саид.
– Только не сейчас, – ответил ему Ваня и свистнул.
Из-за колонн появилось еще несколько бомжей.
– Ты сам напросился… – сказал Саид и вытащил нож.
И началась потасовка, в которой Верещагиной даже трудно было понять, кто и с кем дерется, так как на всех было надето рванье.
Верещагина вышла из гостиной, предварительно погасив там свет, и прошла на кухню, где сидел бомж по имени Ваня.
– Пусть поспят, места всем хватило… – сказала она и добавила: – А вы снимайте рубаху, я обработаю рану.
– Разрешите представиться, сударыня! – начал тот самый бомж Ваня, которого вместе с друзьями после потасовки привела Верещагина в свою квартиру. – Профессор физики Подберезкин Иван Валентинович.
– Ершов Петр Павлович…
– Понятно. Не иначе как лавры Ксении Петербургской покоя не дают… За чью душу у Бога вымаливаете, уж не за автора ли «Конька-Горбунка»?
– Предположим, – ответила ему Верещагина, одновременно обрабатывая рану профессора. – А вы сами-то как до такой жизни дошли?
– Трудно стало под дураками работать, – начал профессор физики. – Не поверите, казалось бы, доктор физико-математических наук, присланный заведовать нашим институтом, на элементарный вопрос «Почему карандаш красный?» отвечает, что его краской красной покрасили… И после этого все еще пытаемся Америку догнать и перегнать…
– Я и сама об этом же подумала… – заметила Верещагина.
И оба засмеялись.
– Я уже давно понял одну очевидную в жизни вещь, одну истину.
– И что же это за истина? – спросила Ивана Татьяна Верещагина.
– То, что Господь своих никогда не оставляет. И каждый день находятся люди, которые искренне будут тебя питать и согревать. Делиться с тобой куском хлеба. Не от излишков, выбрасывая хлеб на помойку, а именно последним куском.
– Слава Богу! А то моя сестра так же искренне считает, что вера на Руси выветрилась…
– Несчастная… – уже с иронией заметил профессор.
И снова оба улыбнулись.
Когда утром дверь квартиры Верещагиной отворилась и она со своими ночными гостями собралась выйти на улицу, то на площадке ее уже ждал наряд милиции, а также соседи и санитары.
– Вот, я же вам говорила, – начала соседка Верещагиной. – Притон из квартиры устроила.
– Заметьте, что сама в мужских штанах, – подхватил ее сожитель. – Вот до чего наша интеллигенция докатилась.
– Вы Верещагина Татьяна Виленовна? – отдав честь, спросил ее участковый.
– Нет!
– Не понял, – переспросил полицейский.
– Разрешите представиться… Ершов Петр Павлович… – произнесла Верещагина.
– Понятно, – сказал участковый и, обращаясь к санитарам, добавил: – Забирайте Верещагину, она точно по вашей линии… А все остальные со мной в отделение, там с вами будем разбираться.
И пока Верещагина спускалась в сопровождении двух санитаров из квартиры, за этим ее шествием на голгофу наблюдали любопытные соседи.
Когда с нее сняли смирительную рубашку и доктор позволил Верещагиной выйти в общую гостиную психбольницы, она огляделась, и в памяти всплыли сохранившиеся еще с юности строки: «Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе… Окна – обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, аммиаком и клопами… В комнат… кровати, привинченные к полу. На них сидят и лежат люди в халатах… Это – сумасшедшие…» «Удивительно, – подумала Татьяна, – прошло столько лет, как Чехов описал это заведение в своем рассказе „Палата № 6“, а ведь практически ничего за эти годы не изменилось».