Хорошенькое дело получается, если моя помощница, при всей ее силе, при средствах и атрибутах, развешанных по стенам, сознается в своем провале. Ну что ж! Значит, придется мне вспомнить прежние времена, когда мы с ней еще не спелись дуэтом, тряхнуть своей врожденной ленью и приступать к расследованию старым дедовским способом: по шажку, по крупиночке, по словечку, выуженному у каждого с трудом найденного свидетеля. А Яга, насколько я ее знаю, еще попытается реабилитироваться, так что ее не стоит скидывать со счетов. Только бы осторожнее была, раз тут такой противник!
Тут мой взгляд упал на стол, на два первых яблочка. И я, в который раз за день, не удержался от очередного словечка из тех, за которые в общественных местах обычно даже штрафую.
– Что, Тройчик? – оторвалась от размышлений Яга.
– Во! Смотри! Оба яблока почернели! Словно обуглились! – я попытался взять одно яблочко в руки, но в последний миг Яга меня резво и крайне невежливо перехватила, только что по затылку не треснула за мое легкомыслие. После чего велела мне в сторону отойти, а сама поколдовала над яблочками и смахнула их в хрустальный короб. Эти два, а после, подумав, и третье следом, тоже начавшее темнеть. И постановила:
– Надо к Жажиле опять разворачиваться, пока далеко не ушли! И не только за новыми яблочками! Он как эксперт-садовод должен поучаствовать в совещании насчет этих. Ты уж прости меня, Тройчик, за грубость, но сам виноват: нельзя к таким вещам руки тянуть!
– Да ладно, – отмахнулся я. – Давай уже избу поворачивать.
Избу долго уговаривать не пришлось, Яга просто вышла и показала ей свой дрын, после чего произнесла почти ласково:
– Снова к Жажилушке! В нормальном темпе и без фокусов!
Вредная изба закачалась на ножках, и в легком скрипе ее деревянных стропил прямо слышалось: «Как же так? Я? И без фокусов?» Но хотел бы я видеть, долго ли она пробежит, если вздумает пуститься в галоп, оставив снаружи не меня, а Ягу! Яга в ярости такими заклинаниями способна швыряться, что потом только сама удивляется полету своей фантазии. И никогда не знает, что ей может прийти на ум при следующей вспышке гнева. У одного городского деляги, например, после ее «благословения» детородный орган вырос на лбу, и этот несчастный долго потом ходил за Ягой, умоляя избавить его от подобного «украшения». К счастью, я бабку в ярости видел всего пару раз. Избушка – наверняка больше, учитывая продолжительность их совместной жизни. Поэтому предпочла все же не напрашиваться на неприятности, особенно после того, как Яга выразительно похлопала дрыном по раскрытой ладошке. Наоборот, присела, чтобы Яге было удобнее подниматься на крыльцо, потом плавно развернулась и ходко затопала по тропинке. Я, глядя в окно, только гадал, во что эта сегодняшняя покладистость выльется в будущем. И как долго нам за нее придется расплачиваться потом, когда на злопамятную избу уже перестанут действовать сегодняшние воспитательные меры, а бабка еще не соберется их повторить? Под эти мысли и под монотонное, очень тихое избушкино «топ-топ-топ» я незаметно для себя и заснул прямо на лавочке. А чему тут было удивляться? Хоть и дело вырисовалось сложное, хоть и за друзей мне было теперь тревожнее прежнего, но толком не спал-то я почти двое суток! И был, опять же, не просто так, а с тяжелого бодуна.
5
Разбудил меня упавший на лицо солнечный луч. Утренний, в чем я смог убедиться, услышав донесшийся через форточку сигнал точного времени, ежечасно издаваемый дежурной кукушкой. Одна такая «дежурная точка» располагалась как раз недалеко от Жажилиного сада, так что нетрудно было догадаться, что мы до него добрались. Но, мама моя дорогая, это сколько же я проспал?! И почему меня разбудить не удосужились?
Потому что пожалели, понял я, в поисках Яги выходя на крыльцо. Они с Жажилой уже совещались вовсю недалеко от избушки, но тихонько, почти шепотом, чтобы через открытое окошко не потревожить мой сон.