«Заколдовал он меня, что ли?»
В сердце проснулась надежда. Нет, разумеется, быть заколдованной то еще удовольствие, но это хотя бы объяснило бы столь внезапную влюбленность.
Мужчину, казалось, не волновало ни то, что он заперт в высокой башне, ни собственное весьма туманное будущее. А также то, что температура в башне упала еще на несколько градусов.
«Да что ж это такое?» — недоумевала я, зябко съеживаясь в своем кресле. — «Даже когда вчера под открытым небом ночевали, и то не было так холодно!»
Еще чуть-чуть и у меня пар изо рта пойдет, а что говорить про него? У него-то нет кресла и сидит он почти на полу… на холодном, каменном полу…
«Забудь о нем», — уговаривала я себя. — «Лучше о себе позаботься».
Мысль была дельная и весьма своевременная, потому что зубы уже начали постукивать от холода.
«Надо укрыться чем-нибудь», — решила я.
Сказано — сделано. Помедлив пару мгновений в нерешительности — а точнее, уговаривая себя переступить через привитые с раннего детства правила поведения — я встала и, ориентируясь в темноте одновременно на ощупь и по памяти, двинулась к так удивившему меня раньше гобелену. Вскоре пальцы коснулись грубой ткани. Я повела руками и, нащупав край, резко дернула, срывая гобелен со стены. Послышался треск рвущихся нитей и поднялась туча пыли, от которой я тут же закашлялась.
— Пчхи-пчхи-пчхи! Ох!
Глаза заслезились. Проморгавшись, я первым делом принялась, насколько это было возможно в темноте, оценивать нанесенный ущерб. Все-таки вандалом я никогда не была и к вещам относилась бережно. Так мама воспитала. (Это самое бережное отношение мне с самого детства мама с бабушкой на пару прививали усиленно.)
К вящей радости, гобелен почти не пострадал — я не нащупала слишком уж больших разрывов, только несколько маленьких.
«Я все зашью», — пообещала неизвестно кому. — «Совсем незаметно будет!»
Теперь надо было его как следует вытрясти, иначе после ночи под таким «одеялом» я встану утром хроническим аллергиком. Однако благое намерение разбилось о грубую реальность: толстая ткань оказалась слишком тяжелой. Оставалось только удивляться, как я вообще ее сдернуть смогла. Если сравнивать, то весила она почти как ковер, который мы с братом каждое лето (прожарить на солнышке) и зиму (проморозить и снегом почистить) вытаскивали на улицу.
«Из чего они его плели? Из проволоки?»
Как бы то ни было, одной мне с ним не справиться.
— Эй, Каст! — позвала я.
— Да? — невозмутимо отозвался мужчина из темноты.
За все время моей гобеленовой эпопеи он не сказал ни слова, хотя не мог не слышать, что происходит нечто из ряда вон выходящее и не проявил беспокойства.
— Помоги мне, — попросила я. И, подумав, добавила: — Пожалуйста.
Я ожидала чего угодно, но только не того, что Каст молча встанет, подойдет ко мне (у него это получилась не то что у меня — очень уверенно) и заберет вожделенную дерюгу.
— А… — заикнулась было я. Честно говоря, мне показалось, что мужчина решил присвоить мою добычу себе. Впрочем, я тут же отогнала эту мысль.
— Отойди, — буркнул Каст.
И, не дожидаясь, пока я справлюсь с растерянностью и последую его совету, тряхнул ткань.
— Пхчи-пчхи-пчхи! — моментально расчихалась я.
— Говорил же — отойди, — на секунду остановившись, сказал Каст. Мне показалось — наверняка только показалось! — что в голосе его прозвучала укоризна.
— Да-да! — закивала я и со всей возможной в темноте скоростью устремилась на другой конец комнаты.
Каст продолжил прерванное занятие, а я предусмотрительно прикрыла нос и рот рукавом. Через минуту все было кончено. Пока поднятая пыль ровным слоем покрывала все вокруг, Каст ловко, как заправская прачка, сложил гобелен в компактный сверток и подал мне.
— Держи.
— М? А… ага… Спасибо, — неловко поблагодарила я, а про себя подумала:
«Надо бы предложить закутаться вместе… Но кресло-то одно! Вдвоем не поместимся, а на пол я не пойду».
Пока я колебалась между благодарностью и эгоизмом, Каст молча вернулся на свое место у стены. Не дожидаясь, пока совесть заставит меня сделать очередную глупость, я торопливо запрыгнула в кресло и, поджав под себя ноги, укрылась поплотнее. Только нос остался торчать наружу. Гобелен, конечно, то еще одеяло — будто укрываешься очень-очень грубой джинсой — но все равно сразу стало теплее. Я повозилась немного. Все-таки кресло, пусть даже такое большое — это вам не кровать, устроиться на полноценный отдых практически невозможно. Как раз в тот момент, когда я решила, что мне это каким-то чудом удалось, совесть снова напомнила о Касте. Воображение тут же услужливо подкинуло картинку: мужчина сидит у своей стены и выглядит при этом, не сказать, что совсем уж жалко, но сиротливо.