-- Ты непременно найдешь лекарство, -- на бескровных губах засияла улыбка.
-- Ха-ха-ха! -- пнула носом башмака коробку, консервы грустно звякнули. -- Обязательно. Щелкну пальцами -- и найду, -- показательно щелкнула и развела руками. -- Ник! Для чего ты притворяешься, что ничего не происходит? Смеешься, увиливаешь от важных тем?.. Ты хоть осознаешь, что скоро умрешь? Ведешь себя как раньше...
Слова вылетели прежде, чем я успела приглушить их. Грубые, жестокие, беспощадные слова, за которые я непременно прокляну себя до конца дней.
-- А ты не понимаешь? -- непривычно серьезно спросил Ник.
Тихий, твердый голос без капли веселья отрезвлял.
-- Чего? -- наивно уточнила я.
-- Я готовлю тебя к своей смерти.
Будто в живот ударило кулаком. Лишило дыхания и почти повалило на землю. Как в замедленной съемке я осознавала сказанное. Шестеренки в голове крутились безо всякой охоты, скрипели от ржавчины.
Он молчал, оценивал реакцию. Неужели с самого первого дня Ник старался ради меня? Водил на бесполезные прогулки, устраивал пикники в запущенном парке. Дарил поникшие цветы. И отшучивался, когда я пробовала говорить о болезни.
Он жил не потому, что боялся обсуждать смерть. Разумеется, он давно свыкся с ней. Он старался ради меня... Чтобы я запомнила его счастливым, прежним Ником, а не изморенным мальчишкой из Косса с выпирающими ребрами и синяками под глазами от недосыпа и истощения. А я брюзжала, отправляла домой, ругала за букеты. Это не он не осознавал, что скоро умрет, а я не дорожила проведенными вместе днями.
Ник, так и не дождавшись ответа, подхватил обе коробки и понес их в сторону лаборатории. Я плелась позади, сдерживая жгущие глаза слезы. Казалось, каждая секунда молчания расширяла пропасть между нами. Раз -- и общение сведется к минимуму. Два -- мы больше не друзья. Три -- я останусь в одиночестве жалеть себя, а он угаснет, но продолжит ходить на завод и раздавать продукты нуждающимся. Четыре...
-- Видала? -- вдруг присвистнул Ник. -- Крыса пробежала размером с кошку. Помнишь, как математичка визжала от малюсенького крысеныша? Вот бы подложить ей такую, откормленную.
Он опять навесил маску безмятежности. А я подыграла спектаклю, выдавила смешок.
Ник донес консервы и ушел -- рано вставать на смену. Я же, очутившись в пустой лаборатории, поняла: хватит сидеть сложа руки. Пора выбросить надежды о лекарстве, созданном кем-то другим. Честь выпала мне -- воспользуюсь ею. Неважно, какими способами и что положив на карту. Ради Ника...
Тело наполнилось легкостью, изнутри разлилось тепло. Я словно окунулась в горячую ванну после прогулки морозной зимой. Уверенность согревала, твердя: "Ты справишься". Времени и средств хватит. И Ник продержится. Говорят, человек куда сильнее, чем кажется. Когда он узнает, что я близка к цели, то вытерпит, дождется. Я вылечу его, помогу городу, стану героиней. Да, именно так и случится!
...Тем вечером, перед сном, я нашла на локте маленькое черное пятнышко.Глава 6.
Я битый час стояла в душе и ожесточенно смывала пятно. Растерла кожу до красноты и царапин. Пар валил из кабинки, горячие капли падали на плечи, но к щиколоткам скатывались точно льдинки. Увы, "грязь" не исчезла. Осознав поражение, я завернулась в полотенце и вышла, бессильно упала на кушетку, уставилась в потолок.
Не было страшно. Совсем. Что-то отвечающее за испуг отмерло, погасло. Трепыхалась единственная мысль: "Никто не должен об этом узнать".
Горожане, солдаты, Единство, Ник -- никто. Я ошибалась, времени не осталось, и остаток потрачу с толком. Надолго скрыть болезнь не получится, но когда правительство вынесет приказ об отстранении зараженного доктора, у меня накопится целый планшет наработок или даже готовых рецептов. А может, я сумею излечить себя -- лучшего доказательства действенности лекарства нельзя придумать. Надо записать нынешние показатели.
Теперь я понимала давние слова Дины: прививки бесполезны в умирающем городе.
Ночь провела за сбором анализов и подсчетом результатов. Оказалось, втыкать иглы в чужих людей проще, чем в себя. Я долго собиралась с духом... От вида капельки крови на пальце замутило.
"День первый. При осмотре пациента на внутренней стороне локтя обнаружено темное пятно диаметром в сантиметр. Иных изменений не выявлено. Показатели организма в норме. Состояние стабильное". И так далее, на лист текста.
Утром примчался встревоженный донельзя Ник. В наспех одетом рабочем комбинезоне, с торчащим краем рубашки над резинкой штанов. На щеке красовалась зубная паста. С рассветом разнеслась пугающая новость: в Коссе вспышка мора. За вчерашний вечер и эту ночь около сотни человек обнаружило на себе пятна.
-- Ты как?! -- он крутил меня, а я натягивала рукав ночной рубашки на кончики пальцев и изображала возмущение.
-- Ник, я медик. Неужели не разгляжу моровое пятно? Я осматриваю себя каждый день, не беспокойся.
-- Да, извини, -- облегченно выдохнул, покосился на часы. -- Опаздываю... Простишь, что прибежал и тут же убегаю?
-- Нет, конечно, -- и выпихнула его за порог.
Наш спектакль получил вторую сюжетную линию: к мнимому спокойствию добавилось лживое здоровье. Великолепная дружба! Интересно, сколько в ней осталось процентов искренности?
Начались упорные поиски лекарства. Я была погружена в записи предшественников, зарывалась с носом в учебные пособия и характеристики больных на разных стадиях. Сверяла, искала улучшения и ухудшения. Попадались самые причудливые поступки врачей. Кто-то собирался создать лекарство из отходов пищеварения, а один псих -- иначе не назвать -- из органов живого человека. В мертвом, писал он, пропадают лечащие соки. Вот о ком упоминали жители первым днем в Коссе. Их ярость стала обоснована -- я бы тоже захотела придушить подобного "целителя".
Когда мне требовались какие-то особые средства, я отправляла письмо-заявку некому "Уполномоченному по здравоохранению в Коссе". Он связывался с правительством и присылал ответ: согласие или отказ. Если везло, в следующий привоз приходила особая посылка, опечатанная так, будто в ней хранилась бомба.
Но впустую. Ни одни отчеты не приносили пользы. Я переводила материалы, пробовала получившиеся вакцины на себе. Обычно хуже не становилось, но и лучше -- тоже. Правда, парочку раз меня выворачивало ночь напролет; после двух уколов -- онемели пальцы; иногда накатывала чудовищная слабость и пропадала способность ясно мыслить. Но всё проходило, стоило окончить прием.
Нет, нельзя становиться подопытной крысой у самой себя -- польза нулевая. Нужен ещё кто-то. Желательно доброволец. Не хотела бы заставлять людей идти на риск; ко мне и так мало уважения. Но на просьбы и призывы горожане не откликались. Опускали взгляд, мотали головами, мычали невразумительное: "Извините..."
Пятно разрасталось, к нему добавилось второе -- около пупка. Хотя бы не на лице!
В лабораторию изредка приходили люди. Я старалась не отказывать, помогала по мере возможностей. Постоянно заказывала новые антибиотики и самые разные лекарства, которых всё равно не хватало. И это при том, что большая часть горожан меня или недолюбливала, или открыто презирала, называла "марионеткой Единства". Они отказывались входить в мой дом, общаться со мной, даже здороваться. Если становилось совсем плохо -- присылали на планшет сообщение с просьбой передать такое-то средство. А что оставалось? Передавала.
Я чувствовала: ускользает нечто важное. Но непонятно, что именно. Какая-то фраза или действие.
Почти полгода прошло со дня, когда я заявилась в Косс.
Утро было спокойным настолько, насколько вообще возможно в зараженном городе, полном паники, боли и страха. Снег, далеко не первый, ослепительно-белым кремом укрыл землю. Я стояла у окна и перекатывала в руках кружку с обжигающим кипятком -- заварки присылали мало, поэтому чередовала чай с водой, -- отпивала крошечными глотками.
Пустая дорога как-то внезапно ожила. Семеро мужчин с красными нашивками на предплечьях ворвались в сонный покой улицы. Они по одиночке зашли в несколько домов, в мой -- тоже. Я слышала, как разбежались по этажам, принялись стучать в квартиры. Зычные мужские голоса зазывали: