Тем весенним вечером я, умостившись на подоконнике спальни, считала звезды, но постоянно сбивалась на трех сотнях.
Катерина подкралась из-за спины, громко прокашлялась. Я полуразвернулась. Она замялась и смущенно опустила глаза. Маленькая, кругленькая, с пухлыми щеками и задорными ямочками у губ. Темные волосы всегда заплетала в тугую косичку, не оставляя ни единой болтающейся прядки.
-- Не против? -- Катерина показала на уголок подоконника.
Покачала головой. В нас было нечто похожее. За полгода я вновь, как в детстве, полюбила умиротворение и покой. Ни с кем не сдружилась; хранила нейтралитет и предпочитала одиночество компаниям. Она, проводив возлюбленного, тоже отстранилась от лагеря. Обедала отдельно, гуляла редко. Перед сном иногда гладила дощечку с вырезанной ножом надписью -- подарок от Дениса. Затем прятала ту под подушку и засыпала, шмыгая носом.
-- Я вот о чем подумала, -- без предисловия завела Катерина. -- Шестнадцатилетние не зря сбиваются в стайки, да?
Я неоднозначно промычала, прислушалась.
-- Наверное, лучше, когда с тобой в А-01 отправляется близкий человек? -- продолжила наседать она. -- Надеюсь, меня встретит Денис, но если он не сможет? Тяжело осваиваться в одиночку. Правда?
Я устала от вопросов в пустоту. Словно Катерина заверяла себя в правильности сказанного. Твердила, что Денис всего лишь "не сможет", а не плюнет на влюбленную в него глупышку. Признаться, я и сама беспокоилась, что Грин, Кристина или Ник забудут обо мне. Особенно -- Ник.
-- Угу. А от меня что требуется?
Она стушевалась. Уголки губ опустились.
-- Ты тоже без компании, вот я и решила: может, нам объединиться? Походим вместе, поищем общие интересы. Мы делим спальню кучу лет, учимся в одном классе, но толком не знакомы. Поверь, мне ни к чему дружба. Исключительно уверенность, что в А-01 я не останусь сама по себе.
-- Тебе страшно? -- догадалась я и вернулась к созерцанию звезд.
-- Очень, -- отрезала Катерина. -- А тебе?
-- Ну, -- протянула я, -- ведь не зря А-01 так расхваливают? Значит, есть причины?
-- Или наоборот, убеждают, что опасаться нечего, -- буркнула Катерина.
Её ответ стал началом крепкого приятельства. Без хихиканий, шепотков, болтовни и плетения косичек. При встрече мы только кивали или говорили лишенное эмоций "Привет". Но если в столовой не находилось свободного места, подсаживались друг к другу. И когда перед сном меня душило отчаяние от скорых перемен, я шла к ней. Спрашивала о домашнем задании или другой мелочи. Катерина терпеливо объясняла, разжевывая простейшую тему, будто для ребенка. Она всё понимала, а я успокаивалась. Вскоре она заговорила о Денисе, начала показывать его подарки. Глаза блестели от подступающих слез, и мне приходилось брать инициативу да что-то быстро-быстро рассказывать. Совершенно безобразное, ерундовое. Но это помогало. Вскоре приятельство переросло в дружбу, а "Привет" -- в теплые улыбки.
Не знаю, что выжало меня сильнее: внезапно подступившее лето или итоговые экзамены. Первое встревожило, заставило ночами вертеться по простыне и сбивать её в кучу. Второе -- вытрепало до дна, до головной боли и дергающегося века.
Учителя наседали, от контрольных рябило в глазах. Нам постоянно напоминали: "Скоро вы покинете А-02, и те знания, которые получите здесь, -- самое важное". Мы старались. Ставили галочки в тестах, вписывали термины, щелкали задачки, чтобы огорчиться результату (пусть и достойному, но далекому от отличного) и опять усесться за повторение материала.
Поэтому тридцать первое мая подкралось как воришка. По-братски стукнуло под ребра и хохотнуло: "А вот и я".
Завтракая, Катерина трясла ногой, стучала зубами. Её пальцы дрожали, когда она старалась донести ложку до рта. Голос срывался, язык заплетался, слова путались. Из прически выбились волосы. Я успокаивала её, но тщетно.
Протрубил сигнал окончания приема пищи и начала утреннего сбора. Ребята поднялись из-за столов, разгруппировались на две части: мальчиков и девочек. Замерли смирно, как по струнке. Главный наблюдатель, невероятно прямой седовласый мужчина, прошел в центр столовой и, настроив микрофон, пробасил:
-- Всем известно, какой грядет день...
Его голос, умноженный десятком колонок, разнесся по помещению. Он говорил, напоминал, объяснял. Неизменный перечень вещей, который уже занесен в планшеты отбывающих. Запрещенные к перевозке предметы. И, наконец, список тех, кто завтра покинет подростковый лагерь.
Я мысленно считала, сколько ребят отправится во "взрослый мир" вместе со мной. Восемьдесят три. А всего, из всех секторов? Десятки тысяч. Следующим утром они тоже соберутся около круглых домиков, называемых Залами Пути? Выстроятся в лентообразную очередь? С рюкзаками за спиной и неведением в сердцах?
Мое имя огласили тридцать третьим. Я ожидала его, но всё равно вздрогнула как от хлопка. Когда назвали Катерину, та ссутулилась и затряслась. Почему она паникует? Ведь в А-01 живет Денис, встреча с ним должна согревать. А они непременно встретятся -- иначе и быть не может.
-- Всего день, -- в пустоту проблеяла Катерина, когда наблюдатель разрешил покинуть столовую.
Ребята спешно, с гомоном и галдежом вырывались наружу. Мы плелись в хвосте. Я, сцепив руки на груди, Катерина -- постоянно оттягивая ворот блузы.
-- Целый день! -- обнадеживающе поправила я. -- К тому же выходной. Не хочу бесцельно промотать его. Давай устроим что-нибудь напоследок?
Надо было отвлечься от раздумий. И я, беспрерывно болтая и хохоча, предлагала идею за идеей. Катерина загорелась от восторга, покрылась счастливым румянцем, расслабила сведенные плечи. Да, нынче я исполняла роль старшего и бесстрашного друга. Как Кристина в день прощания с ней; как Ник все эти годы -- для меня. Интересно, боялись ли они? Покрывались ли мурашками при мысли об отъезде?
Мы остановились на пикнике у озера. Катерина вызвалась готовить (из десяти баллов по кулинарии у нее стояла твердая девятка!) Я мельтешила рядом, пока она на общей кухне боролась за свободную духовку. Желающих отметить приближение первого числа сыскалось много. Раздраженных и шипящих змеями. Совместными усилиями мы отвоевали не только духовку, но и миксер.
-- Помочь чем-нибудь? -- я, опустив щеку на кулак, наблюдала, как Катерина толчет ягоды для пирожных.
-- О, спасибо, -- бросила она, сдув со лба прядь, -- взбей сладкий крем.
Я поморгала, огляделась, неуверенно взяла сахар и желтки.
-- Не умеешь? -- Катерина склонила голову набок.
-- Ага, -- тягостно призналась я.
-- Тогда не отвлекай.
Это указание я выполнила с легкостью.
За работой Катерина переменилась, превратилась в прежнюю озорную девочку, какой была, когда встречалась с Денисом. Она порхала от стола к плите, насвистывала незатейливые мелодии, слизывала тесто с кончика ножа и одобрительно хмыкала.
Вскоре мы обзавелись целой корзинкой выпечки. Катерина подчистую извела содержимое холодильника. Зато результат вызывал слюну, а от ароматов сводило желудок. Я спешно забросила в рюкзак куртки, простынь вместо покрывала (какая разница, накажут ли, если завтра мы уедем?), стаканы, термос с чаем.
Прячась от наблюдателей, добрались до протоптанной дорожки, ведущей к озеру. То сияло, сверкало в солнечных лучах, слабый ветерок разносил по воде волны. Катерина, до этого радостная, огорченно вздохнула. Озеро давно и прочно облюбовали прощающиеся. Они разместились по всей каемке берега, брызгались, плавали, кушали. И конспирация оказалась излишней: вместе с детьми тут отдыхало пятеро взрослых.
-- Ну, хотя бы соберем сумки пораньше, -- опечалилась Катерина.
Я потянула за съехавшую лямку рюкзака.
-- Ни за что. Идем.
И потащила её прямиком в лес. Катерина сопротивлялась, но без особой охоты. Мы забрели в самую чащу, когда уже было не различить тропы под ногами. Отводили ветки, и те стремились хлестнуть нас на прощание по спинам. Вслушивались в песню ветра по листьям. А остановились, когда утомились до стекающего по лицу пота, невесть где.