— Я тебе раньше говорить не хотел, но уже надо, — Лопатин сел на стул рядом с Женей. — Миша сейчас на второй «табуретке» сидит, на месте второго пилота. А командиром самовольно назначил себя Байрам Шарипов из лётного отдела Управления. Знаешь его. Большая шишка для нас. Не подчиниться ему — самоубийство. Лететь ему надо срочно домой с расследования вертолётной аварии. Он только женился. Встретил с молодой праздник и улетел с утра. А сейчас торопится, ноги ломает.
Не доверяет, видно, бабе. Про неё слухи всякие гуляют. Да и Шувалов, любимец наш, её имел год почти. Вот потому Байрам, падла, меня нагло ослушался. Я запретил вылет, так Шарипов меня послал и Горюнова Володю, помощника Мишиного выгнал, сам сел командиром. «Бугор», сука! Наглый, гад. Всю ответственность на себя, говорит, беру и лично отчитаюсь перед Рамазаном Оспановичем, начальником всего Управления. Я Шувалову сказал недавно, чтобы он косяки Байрама выправлял. Но… Погода уж больно хреновая. Вручную машину должны два классных пилота сажать. Вова Горюнов первый класс перед новым годом получил. Не обмыли даже. Не успели.
— Так Шарипов может и Мишу куда подальше послать, — ужаснулся Женя. — Тогда — «дрова». Рухнет машина. Шарипов когда летал в последний раз за штурвалом? Когда «рога» руками держал? Допуск к полётам просрочился давно, сто процентов.
— Да сейчас не до этого, — Лопатин взял Женю за руку. — Я ж тебе третий раз долдоню! Мы с Мишей договорились, что вы будете работать с ним не по радио, а по рации. Она берёт частоту за пять километров. Так что, веди его глазами, прожекторами и чётким голосом. Шарипов Мишу боится. Тот ему пару раз крепко морду бил за дело. Рацию, короче, вырывать не будет. Всё. Держи глазами горизонт.
— И сразу прожектора поставь вдоль полосы. Легче двигать. Хотя — давай я сам ими буду ворочать. Ты смотри на самолёт и говори с Шуваловым. Радио отключи. Это чтобы Шарипов не вмешивался, — подсказал Дима Жиганов и пошел к прожекторам возле окна. Проверил. Работали отлично. Луч бил даже сквозь туман.
— Вот он. Вышел из облаков, — Женя взял рацию. — Удаление тысяча двести. Но идёт Мишаня пока всего на семь градусов правее. Ближе придет, до пятисот примерно, я его опущу к сорока метрам. Выше точки невозврата, главное. Поправлю и горизонталь. И тогда в запасе будет шесть… Нет, даже восемь минут на всё про всё. Ну, погнали наши городских!
Лопатин на пару минут вышел как бы покурить, хотя сам разрешил дымить в комнате. А на самом деле он закрыл за собой дверь, вздохнул глубоко, так, что до самой души достало. Потом выдохнул, перекрестился и открыл дверь в «операционную» по спасению бесценных людских жизней.
Глава четырнадцатая
На борту «Ил-18» рейса триста седьмого не было никого, кто бы раньше не летал никогда. Поэтому с момента отрыва от полосы в Семипалатинске по курсу в Алма-Ату и до набора высоты в десять километров никто лишних ощущений не имел и все, наконец, успокоились после нервозной беготни из салона самолёта в зал ожидания четыре раза. Взлёт то разрешали, то снова отменяли, поскольку погода в столице состояла из бешеного ветра и очень плотного тумана. Но верили этому не все. Недоверчивые шустро сбегали в маленькую кабинку междугородней связи, отгороженную в углу зала двумя лакированными щитами с проходом возле стены, заказывали по три минутки связи с домом и выходили из кабинки с такими лицами, будто вместо телефона на трёх шурупах висело привидение, которое на пару секунд улетало в Алма-Ату и приносило обратно безрадостное известие от родственников.
— С женой говорил. — Докладывал гражданин в очень помятом пальто. За четыре часа ёрзанья по скамейке со спинкой, красиво сколоченной мастерами из брусков, он пальто и ухайдакал. Выглядел как вокзальный бродяжка. — Так жена говорит, что тишина в городе. Веточки под окном как нарисованные. Не колышутся. Нет даже ветерка, не то, чтоб урагана. И тумана нет.
— А подруга мне сказала, что вечером тепло и тихо, — пищала на пределе возможности голосовых связок молоденькая девочка. Студентка, наверное. — У неё за окном к раме градусник прибит. Так минус два всего. Улица под фонарями светлая и видно её почти до поворота. Километра два. Значит, говорит, туманом и не пахнет. На балконе у неё две простыни висят на верёвках. Так неподвижно висят, будто их гвоздями к воздуху прибили. Нет, значит, и ветра.